Рисунки на обоях (СИ)

Рен лениво поднялся, дошёл до музыкального центра, выключил музыку, старательно рассчитывая каждый жест, чтобы не потерять сосредоточенности, заметил оставленный на столе пульт. Тишина казалась грохотом водопада, не позволяющим заметить остальных звуков. Её разрезал телефонный звонок. Рен подхватил трубку, вдохновлённый, уверенный, готовый поверить в нереальность.

- Здравствуй, - тихий нежный голос с придыханием.

- Здравствуй. Я думал, больше тебя не услышу. Как твои дела?

- Терпимо.

-Ты снова грустишь?

- Нет, я рада. Недавно ходила на мюзикл.

- Я... Ну и как он тебе понравился?

- Чудесно. Отлично поставленный танец.

- Ты обещала, что в декабре мы сходим в театр, помнишь?

- Да. В воскресенье у меня занятия.

- Отмени их один раз.

- Не могу, - она вздохнула.

Ему было так светло, но он не мог найти слов. Молчание повисло между ними. "Там, где кончается море", - подумал он. О чём это могло быть сказано? Она была цветком и звездой, несущей свет. Но он прятался от этого света. Его взгляд выхватил из комнаты искривлённый цветок с печально опущенными листьями и пушистыми волосками на них, возле которого стоял резиновый Буратино со стёршейся улыбкой. Они говорили о том, что не было важно, а он, взглянув на себя со стороны, подумал, что так странно, что он может так искренне и глубоко проникаться её проблемами, которые счёл бы несущественными, если бы с ним о них заговорил кто-то другой, кто-либо, кроме неё. Люди были ему скучны, хотя он осознавал нелепость подобной формулировки. И интерес к ним не просыпался уже давно. Он привычно ставил на листах многоточия после легкомысленных фраз. Она порой обижалась на то, что ему наплевать, что она говорила. Ей не нравилась приторность его нежности и неуклюжесть его иронии. Но он убеждал себя в том, что нужен ей. У него на языке вертелись слова, слишком слабые, чтобы передать всю его уверенность, теплющуюся в глубине перепутанных сомнений.

- Мне пора, поэтому я тебя оставлю, - произнесла она.

Он заметил мимоходом, что за окном стемнело. Зимние вечера следуют вплотную за поздним утром.

- Я люблю тебя, - проговорил он.

- Я тебя тоже. Пока.

- Только тебя, - зачем-то сказал он коротким гудкам в трубке.

Ему вспомнилось, как однажды он внутренне воспротивился её фразе, произнесённой на улыбке: "Когда-нибудь смерть всё же разлучит нас".

"Не смогла. Она не смогла", - подумал он с ликованием.

Оставив на столе бутылку, Рен ушёл в свою комнату к старенькому двухкассетнику, радио выдало песню Сургановой "Ангел", заставив ко второму куплету прислушаться к словам. Выключив приёмник на полуслове, Рен стал раздумывать над фразой "Sie trДgt den Abend in der Brust und weiss dass sie verleben muss". В его голове родились образы, где неизменно присутствовала смерть. Выжить. Основная задача каждого. Выжить среди жестокости, неверия, ненависти, страдания, счастья, любви. Выжить, победив ощущение собственной ненужности, преодолев и приняв одиночество. Он выживал, полноценно участвуя в каждой собственноручно изобретённой линии будущего, пытаясь согреть дыханием кисти, рисующие жизнь. На его лице скользила улыбка противоречия. Он был пьян и был счастлив, без анализа, без уверенности и сомнений. Пожалуй, он мог бы быть счастливым и не напиваясь, не ликуя от ощущения победы над смертью. Пепел с сигареты с особым вдохновением падал на диван, оставляя на нём новые сероватые пятна.

На полке стояли засохшие цветы, оставленные Лерой. Когда она поставила их туда ранней осенью, в их вазочке ещё была вода, но теперь казалось, что они задуманы именно так автором икебаны.

"Она не смогла", - торжествующе провозгласил Рен, посылая улыбку сухим цветам и танцуя с ней во сне.

Письмо пятое. "В этом тумане так смутно видна цель, а дороги так разны!"