Рисунки на песке

В эпизоде «Кабачок дядюшки Ипполита» есть сцена: на пороге кабачка, в дверях, появляется молодой человек, сотрудничающий с оккупантами, и сообщает, что к мадам Тибо едет сын: «Он едет на велосипеде, через минуту он будет здесь…», и еще несколько слов. Только и всего!

На эту крохотную роль был приглашен актер, недавно приехавший из Волгограда. Кажется, он уже обошел почти все московские театры, но никак не мог устроиться на работу, жил в каком-то общежитии, ходил всегда в одном и том же лыжном костюме… На съемке был очень зажат, поминутно оговаривался, один за другим «порол» дубли, останавливался, извинялся. Ромм его успокаивал, объявлял новый дубль, но история повторялась…

Вообще-то Михаил Ильич был сторонником малого количества дублей. Он говорил: «Снял два дубля — хорошо, и довольно. А то ведь третий будет хуже, четвертый — хуже третьего… так дойдет до шестого, седьмой будет приличный, восьмой — хороший, девятый — просто блеск. А потом посмотришь на экране — а он, девятый, все-таки хуже первого!» В тот злополучный день сняли дублей пятнадцать, не меньше, и — ни одного законченного.

Съемка не заладилась, нервное напряжение дебютанта передалось окружающим. Этот застопорившийся кадр снимали чуть ли не всю смену. Ассистенты забегали, засуетились, стали предлагать режиссеру заменить бездарного артиста… Ромм вдруг побагровел, стал злым, что с ним редко случалось, и шепотом сказал:

— Прекратите эту мышиную возню! Актер же это чувствует! И ему это мешает! Неужели вы не видите, насколько он талантлив?! Снимается в первый раз, волнуется. Козакову легче, у него большая роль: сегодня что-то не выйдет — завтра наверстает, а вот эпизод сыграть, снимаясь впервые, — это дьявольски трудно! А артист этот очень талантлив, неужели вы этого не видите?

Признаться, всех, и меня в том числе, эти слова тогда удивили. А Ромм опять оказался прав. Этот эпизод в «Убийстве на улице Данте» сыграл будущий князь Мышкин, Гамлет, Чайковский и, конечно же, физик Илья Куликов из «Девяти дней одного года», будущий великий актер Иннокентий Михайлович Смоктуновский…

Летом 1956 года картина «Убийство на улице Данте» вышла на экраны. Начиная с триумфальных просмотров в Доме кино, она пользовалась огромным зрительским успехом. Прокат торжествовал. Торжествовал и я — в одно прекрасное утро я проснулся знаменитым. Меня узнавали на улицах, просили автограф. Не стану скрывать, поначалу мне это очень понравилось…

Да, в те годы эта картина стала событием, о котором много писали, спорили. Правда, уже тогда были люди, которым она не понравилась. Помню публичное обсуждение фильма в Доме кино (тогда в зале гостиницы «Советская»). Создатели фильма сидели на сцене, а на трибуну поднимались ораторы. Мне запомнился кинокритик Николай Николаевич Кладо. Он картину ругал. Мне было обидно. И только спустя много лет, посмотрев ее по телевизору, я убедился, что он во многом был прав. И дело не в том, что нельзя снимать картины о загранице. Можно, и тому есть примеры. Суть, мне кажется, в том, чтобы не впасть в «иностранный» тон. Почему, например, лучше других в «Убийстве на улице Данте» смотрится артист Комиссаров? Да потому, что, играя старика француза, он оставался самим собой, русским артистом Комиссаровым, и от этого он и сегодня убедителен в роли крестьянина-бретонца. А то, что тогда казалось эффектным, сегодня раздражает.

Когда Ромму исполнилось семьдесят лет, на его юбилее в Доме кино очень остроумные частушки пели Зиновий Гердт, Эльдар Рязанов и Петр Тодоровский. Они вспоминали добрым словом картины Михаила Ильича, а одну слегка «лягнули». Там были слова о том, что «Ромм с Козаковым… убийство одно совершил». Я, сидя в зале, залился краской, а Ромм на сцене опять хохотал до слез.

Да, так случилось, и не по вине Михаила Ильича, что ему пришлось снимать этот фильм с опозданием почти на десятилетие. В середине 50-х по мировым экранам уже победно шествовал итальянский неореализм, да и в нашем кино совершались важные перемены. И Ромм замолчал. «Снимать по-старому не хотел, а по-новому не знал как…»

Мне повезло еще раз: в 1962 году он позвонил мне домой:

— Миша, можешь приехать?

Через полчаса я сидел в его кабинете на Полянке и слушал Михаила Ильича, который увлеченно рассказывал о перспективах атомной энергетики, о проблемах мировой экономики и политики… Это был все тот же и уже другой Ромм. Затем он перешел к сценарию, затем к моему эпизоду:

— Понимаешь, спорят несколько человек, а я хочу локализовать спор между тобой и Евстигнеевым.

И на моих глазах он из множества реплик разных персонажей слепил два эпизода: спор на свадьбе и спор в коридоре атомного центра.

Когда мы их сыграли, Ромм придумал для нас еще два эпизода, без слов. Так выстроились две небольшие, но интересные для нас с Женей Евстигнеевым роли в этой превосходной картине.