Рисунки на песке

Солнечный день на Рижском взморье — совсем такой же, как три года назад, когда я ждал Охлопкова на даче Штейнов в Переделкине. Николай Павлович в летней рубашке сидит на открытой веранде в шезлонге, седой, красивый. Усаживает, угощает фруктами и чаем как ни в чем не бывало. Как будто не дал год назад приказа Карманову удержать меня в театре правдами и неправдами. И не потому, что уж так ценил мое дарование или театр не мог без меня обойтись, а из престижных соображений: не хотел, не мог позволить, чтобы ему изменили. Сказал Карманову:

— Вы директор! Придумайте что-нибудь!..

И тот придумал. И хотя Ефремов ходил хлопотать за меня в министерство, доказывал, что закон о трехгодичной отработке создан для того, чтобы актеры из провинции не бежали в большие города, а тут-то случай другой, ничего не вышло.

— Козаков морально неустойчив, пьет, нарушает дисциплину, — все это, между прочим, Карманов излагал в присутствии большого начальства.

Ефремов на это — совсем как и я раньше:

— Так зачем он вам такой нужен? Тем более отпустите!

— Мы его перевоспитаем. Это наш долг. Три сезона должен отработать.

И я отработал. И вот сижу теперь у Охлопкова, чаи гоняю и жду, что он скажет. А он ничего особенного не говорит, поглядывает на меня и ждет: может, я что скажу? А я ничего особенного не говорю. Так что-то про погоду и про то, как хорошо здесь, в Юрмале.

— Да, так вот для чего я просил тебя приехать. Я лечу в Канаду на шекспировский фестиваль. Ты ведь там был?

— Да, был, Николай Павлович.

— Это хорошо, что был… Ну расскажи поподробней, что там да как?

Начинаю тараторить про канадский Стратфорд, про то, какие там играют прекрасные актеры. Это, говорю, не только театральный, но и музыкальный фестиваль, и джаз там, и студенческие представления, и кофе, и какава…

Делает вид, что слушает, что все это ему нужно знать. Наконец я выдохся. Помолчали.

— Ну что ж, спасибо за рассказ. Тебе, наверное, пора. Ты сегодня играешь?

— Играю, Николай Павлович.

— Что?

— Гамлета.

— Гамлета? Это хорошо, что Гамлета… Ну, пока.

— До свидания, Николай Павлович. Спасибо.

— Не за что…

Тот «Гамлет» был последним. Уже смотрел меня, как я когда-то Самойлова, худенький мальчик с белыми волосами и нервным лицом Эдик Марцевич. Запоминал мизансцены и музыкальные аккорды, чтобы знать, когда вступать с репликой. Он сыграет Гамлета, потом Сергея в «Иркутской истории». Я это увижу, уже актером «Современника», увижу на поклонах и Николая Павловича в зале Чайковского после «Медеи» Еврипида, которую он все-таки поставил. Опять будут овации, и, как когда-то, Охлопков будет выходить, выплывать, вышагивать, импровизируя поклоны, улыбающийся, с гордо поднятой седой головой. А на премьере «Иркутской истории» он на поклоны уже не выйдет. Он — в больнице. Я буду знать о нем по слухам: очень постарел, не узнает людей, если приходит в театр, путает актеров. Услышу ужасные слова — склероз, маразм.

«Живьем» я увидел его случайно, один и последний раз на улице, — в сопровождении Е. И. Зотовой он шел, с трудом перебирая ногами, от машины до директорского служебного входа. Машина остановилась у самого подъезда. Боже, как долог был этот путь…

Глава пятая Дети пятьдесят шестого

«Современник» начинается

Мой концерт в московском НИИ вела милая скромная женщина, лет на семь-восемь старше меня. Собственно, не вела даже, а перед началом просто представляла меня публике. В обязанности ведущей именно это и входит: объявить актера, сказать два-три слова и «с удовольствием уступить ему концертную площадку». Затем заполнить репертуарный бланк, где обозначена сумма прописью, и терпеливо ждать, пока актер рассказывает и показывает ролики из фильмов со своим участием.

«Нет больших ролей, но есть маленькие ролики» — любимая шутка нашего брата, жившего в те годы за счет этих самых роликов и даже не подозревавшего, что когда-нибудь это все может кончиться: и концерты эти, и фильмы, и ролики в том числе… Потом ведущая сообщает, что концерт окончен и что на следующем вечере из цикла «Актеры театра и кино» публике посчастливится увидеть и услышать еще какого-нибудь из ее любимцев.

Когда идут ролики, артист может перекурить. Обдумывать, что говорить дальше, не нужно. Многократно повторяемая импровизация отскакивает от зубов.

В тот раз я рассказывал о фильме «Строится мост», который ставил Олег Ефремов и в котором снималась вся группа «Современника».

Во время перекура ведущая заговорила со мной… Вообще-то я не люблю этих разговоров. Надоедает молоть языком на сцене, хочется помолчать, а не отвечать на вопросы типа: «Михал Михалыч, а сейчас вы где-нибудь снимаетесь?» или: «Я видела у вас в „Современнике“ „Сирано“. Зачем Гурченко дали Роксану? Ну какая она Роксана? Вот я помню Цецилию Львовну Мансурову. Ах, что это был за спектакль!..» И приходится вяло поддерживать разговор «за искусство» уже бесплатно. Но на сей раз я слушал мою ведущую раскрыв рот.