Рисунок с уменьшением на тридцать лет

Потом, ни словом не обмолвившись о том, что он утром звонил, чтоб сказать… и что она об этом знает и догадывается, о чем… они пошли по улице района, напоминающего старую слободу, вяло разговаривая ни о чем и глядя по сторонам. Погода была не самая удачная. Моросил дождь, зонты держали в руках опущенными, не раскрывали, тонкие струйки дождя бороздили воду в лужах, пахло сырой осенней провинцией, видавшими виды стенами, домашним варевом. Городские цветы на газонах и на балконах пожухли, во дворе, мимо которого они проходили, одинокий ребенок в голубом капюшоне на голове – то ли мальчик, то ли девочка – вращал пустую голубую карусельку.

Каждый думал о своем. Он, несколько смущенный нестандартной ситуацией, быть может, обдумывал дальнейший не-ход событий. Она – о том, сколько лиц (и ног) женского пола уже прошло и еще пройдет – каждое один-единственный раз – по этому пути; и все, конечно же, с глубокомысленными надеждами на будущее (то, что у нее их нет, – хорошо или плохо?)…

Когда вошли в большую с высокими потолками комнату, Женя села на край тахты, сомкнула колени, положив на них руки, и замерла. Он вынул из буфета бутылку и две рюмки…Смущаясь, выпили…

… Она не хотела, чтоб он ее провожал, он предложил, но не настаивал…

Потом завершилась молодость, компания незаметно редела. Встречались, звонили, выпивали, но не так часто и не так охотно, как прежде. Подросли дети, укрепились казавшиеся непрочными семьи, развалились казавшиеся прочными. Кто-то с кем-то навечно поссорился…

Наверняка не одна разогретая обольстительным мужчиной дама прошла после Жени тот путь летним, осенним, зимним или весенним вечерком по старой слободке с несомненной надеждой на следующую встречу. С верой в исключительность отношений…

Однажды выяснилось, что обольститель, приятельство с которым уже насчитывало десятилетия, эмигрировал, не попрощавшись. Хотя позже муж Жени все же припомнил, что тот ему звонил и уведомлял – мол, может статься, уедет, но – как, куда – не очень определенно. Видно, ни для того, ни для другого расставание не было ни печальным, ни значимым событием.

Потом дошли слухи, что одноразовый любовник в далекой стране, жив-здоров, работает, женился и…бабничать перестал (ничего себе, кто же такая? Или старость?)…

Нечасто, ни добрым, ни недобрым словом, вспоминает Женя высокого, голубоглазого, с шапкой кудрявых светло-русых волос мужчину, идущего рядом с ней по столичной улице слободского толка, как на эшафот. Ну не вдохновляли его никакие барышни никаких возрастов на повторные свидания! Ну каждый раз хотелось чего-то неизведанного! Со свежей силой объять новь! И потому ему, как мало кому, удалось объять необъятное…

Еще Женя уверена, что если бы то бедное, веселое, сравнительно молодое время было оснащено карманными телефонами, какие теперь наперебой звучат различными мелодиями из сумок и карманов, второе свидание наверняка бы не состоялось. И никто бы ничего не потерял…

Да и так, собственно, никто ничего…

Кошка Соня

Кошка Соня живет на свете шестнадцать с половиной лет. Её принесли из перехода со станции «Чистые пруды» на станцию «Тургеневская» московского метрополитена, где она была последней товарной единицей нехитрого бизнеса шустрой бабки по продаже бездомных и отвергнутых котят и сидела тихо-спокойно (как это не вяжется со свойствами характера, проявившимися впоследствии) на выступе стены, равнодушным взглядом озирая поток переходящих с одной ветки подземки на другую пассажиров. А может, она просто оцепенела от страха. Дома из фунтика, в котором ее принесли, она прямиком соскользнула за массивное кресло и долго там отсиживалась, отчего можно было заподозрить, что это существо не храброго десятка. Так оно и оказалось…

Несмотря на нынешний преклонный возраст, Соня по-прежнему красива: необыкновенные глаза крыжовенного цвета, как бы обведенные снизу черным карандашом; пушистая, не сильно вылезающая шерсть, хоть и оставляет следы на стульях; курносый носик, выпуклый лобик, штанишки на задних лапках спускаются до самого пола. Можно, пожалуй, отметить одну, заметную лишь любящему глазу перемену, – темная составляющая окраса немного посветлела и порыжела (по-видимому, это под стать явлению человеческого поседения), белая же остается ослепительно белой.

В далеком прошлом осталась эпоха трехкратного деторождения, почти забыты веселые хороводы подрастающих младенцев, за которых флегматичная Сонька была готова каждому перегрызть горло, горечь расставания с котятами при передаче в хорошие руки, потерянные их следы. Хотя судьба одного из сыновей была прослежена до конца, пока не пал он смертью храбрых в боях с соперниками на улице подмосковного поселка.

Главный способ времяпрепровождения кошары – глубокий сон полукалачиком, полная расслабленность, если, конечно, в квартире нет лишнего народу. Лишних людей Соня не любит, и, пока они наличествуют в доме, кошка на всякий случай скрывается за кроватью, откуда торчат ее уши и недовольный взгляд – скоро они, наконец, отчалят (понаехали)?