Риторика либеральной империи. Алгоритмы гуманитарного развития

Однако, в качестве некоторой "объективной реальности", имеющей генезис и структуру, партия есть особый алгоритм - она не только является социальным, социально-экономическим "теретико-множественным (функциональным) отношением", но и выражает гуманитарно-политическую природу (составляющую) "теоретико-множественных (функциональных) отношений" самих по себе, как их изучает строгая наука. Реальная партия создается не тем образом, которым она затем описывается как "структура политической деятельности групп людей", но в соответствии (на основе) некоторой модели, "моделирующей" гуманитарно-политическую составляющую функциональных отношений. Партия создается как литературный алгоритм. Партия есть продукт литературной алгоритмизации действительности. Партия подражает литературе, представляет собой подобие литературы. Эпоха политических партий в истории цивилизации стала возможной и необходимой на априорной основе литературы как "органона восприятия действительности", поскольку объективная действительность политпартии есть в своей "материальной основе", как "материальный носитель" идеологии, - литературное значение. Историческое "новаторство" России состоит в глубочайшем осознании литературной природы политики, когда выполняются проекты партий-книг, партий, пишущих Книги человеческой природы на Русском языке.

Вопрос о власти разрешается в сфере литературных значений. Власть есть "непосредственная формализация", и, как всякая формализация, она может быть истинной или ложной, иметь различные значения, создавать истинностные, вероятностные, статистические модели. Деятельность власти есть создание моделей, заполняющих человеческое измерение. Потому власть в любом ее качестве есть тотальный эксперимент, что в России проявилось значительнее всего - Россия заглянула за край истории. Власть есть свойство известной нам гуманитарно-политической природы, саморазвитие, трансформация которой (природы) - суть литература.

К чему сегодня пришла Россия "после коммунистического эксперимента"? Весь переходный период со времен брежневского застоя происходило осмысление данного эксперимента в "повседневном теле" страны. Характерно, что в переходный период на первый план выходят, выдавливаются как объемы, "фамилии первых лиц", персон власти, поначалу лишь вырезываются на фоне институтов власти, затем все более заслоняют их (институты), абсолютизируясь и разрастаясь до институциальных размеров; к чему мы и пришли в настоящее время, когда есть не правительство, а конфигурация "Касьянов-Кудрин-Греф", не направление государственной политики, а, скажем, связка "Волошин-Сурков" и далее в том же роде. Венчает подобное развитие событий институциализация "фамильного принципа" идентификации власти в политическом слове "Семья". То есть, власть раскрылась как непритязательный литературный роман о жизни и быте конкретных лиц, когда, например, мнение некой дамы о человеческих качествах некоего молодого человека, связанное с оценкой ньюансов его психологического поведения в избранном обществе, в реальности оборачивается переходом совершенно нелитературной российской нефтянки в руки группы молодых людей. Задача личностного гуманитарно-политического роста и обеспечения финансового благополучия сведена к попаданию в образ литературного персонажа некоторого литературного романа, жанра, - к попаданию в роман, где и вершится реальная власть, где содержательные стратегии и стратегические разработки - всего лишь туманные поводы для человеческого общения,а то и попросту не упоминаются в тексте романа; где все институты власти - всего лишь обстоятельства места и действия сюжета, вывески, за которыми сидят и общаются реальные люди=литературные персонажи.

Таким образом, первичная сфера, в которой принимаются решения в России, - сфера человеческого измерения, ограниченная конкретной группой людей. Алгоритм принятия решений - бытовой литературный роман. В принципе, настоящий формализм власти с литературным алгоритмом внутри есть достойное завершение осмысления коммунистического эксперимента. Ему противопоставлено человеческое измерение, пусть и в некотором "наивно-материалистическом аспекте" бытового романа как реальной формы истории, определяющей существо принятия исторических решений.

Слом ельцинской Семьи приведет к слому литературной формы, и мы опять окажемся пленниками какой-то величественной, многовековой, холодной мифологии, безразличной к нашим судьбам. Необходимо дальнейшее развитие литературной формы "Семьи" сообразно истории развития литературы. Необходим новый тип романа, переход от бытописания среднеевропейского романа к сущностному бытописанию Толстого, Достоевского. А еще более необходим Пушкинский роман о власти.