Риторика в тени пирамид

Что получится, если последовать этим призывам? Переход к неформальному методу от формального, каким является семантический анализ, был бы, конечно, шагом назад. Вперед от семантического анализа слов можно двигаться только к семантическому анализу стиля.

Стиль отражает устойчивую систему взглядов, «систему фраз», которая гораздо шире, чем то или иное произведение, созданное в данном стиле. Семантика стиля надежнее семантики слова, ибо вскрывает все мировоззрение целиком. Так, европейский романтизм связан с целым комплексом идей, но изучать их надо именно как комплекс идей, как единый стиль, а не фрагментарно. Многие идеи приверженцев классицизма и романтизма совпадали, если они принадлежали, например, к революционному направлению. Вильгельм Кюхельбекер, поэт и декабрист, даже называл себя «романтиком в классицизме». Но стиль, подход к жизни у классицистов и романтиков были совершенно разными.

Итак, целью стилистического анализа должна стать система взглядов, породившая систему фраз. Примером такого изучения может быть работа Ю. Н. Тынянова об архаистах и новаторах^{9}, труды Л. Я. Гинзбург, Μ. Μ. Бахтина, других выдающихся советских литературоведов. Эти авторы много сделали для отделения психологии писателя от его идеологии. Действительно, если стиль устойчив, то чувства писателя стилизуются, проходят через призму идей, слагаются в привычные словесные штампы. Целые потоки изъявлений — в любви вовсе не всегда отражают любовные чувства, прославление труда еще не говорит о трудолюбии славящих. В 1922 г. Б. Μ. Эйхенбаум писал: «Всякое оформление своей душевной жизни, выражающееся в слове, есть уже акт духовный, содержание которого сильно отличается от непосредственно пережитого. Душевная жизнь подводится здесь уже под некоторые общие представления о формах ее проявления, подчиняется некоторому замыслу, часто связанному с традиционными формами, и тем самым неизбежно принимает вид условный, не совпадающий с ее действительным, внесловесным, непосредственным содержанием. Фиксируются только некоторые ее стороны, выделенные и осознанные в процессе самонаблюдения, в результате чего душевная жизнь неизбежно подвергается некоторому искажению или стилизации. Вот почему для чисто психологического анализа таких документов, как письма и дневники, требуются особые методы, дающие возможность пробиться сквозь самонаблюдение, чтобы самостоятельно наблюдать душевные явления как таковые— вне словесной формы, вне всегда условной стилистической оболочки.

Совсем иные методы должны употребляться в анализе литературном. В этом случае форма и приемы самонаблюдения и оформления душевной жизни есть непосредственно важный материал, от которого не следует уходить в сторону.<…> Мы должны суметь воспользоваться именно этим «формальным», верхним слоем…»^{10}.

Абсолютный разрыв между «психологическим» и «литературным» анализом вскоре вызвал сомнения среди филологов. Так, в 1927 г. Л. Я. Гинзбург возражала Б. Μ. Эйхенбауму: «Душевный стиль — это особая организация, вернее, искусственное осмысление внутренней жизни, свойственное людям умствующим и литературствующим. Но самое литературно оформленное переживание есть все-таки факт не литературы, а внутренней биографии»^{11}.

Иными словами, стиль не принадлежит целиком и полностью литературе. Как и сама литература, стиль высвечивает психологию авторов, психологию эпохи. Психология же не есть просто система фраз, она — нечто большее. Поэтому при изучении, например, писем римского Египта нельзя ни отбрасывать их специфический стиль, чтобы понять «душевную жизнь», ни изучать стиль вне «душевной жизни», как чистый элемент эпистолярного искусства. Через стиль, а не помимо него необходимо понять «душевную жизнь» египтян.

Стилистический анализ наиболее применим к устойчивым стилям: романтизму, классицизму, символизму и т. п. Эти стили предполагают «постоянную и неразрывную связь между темой (тоже постоянной) и поэтической фразеологией»^{12}. «Для подобного словоупотребления решающим является не данный поэтический контекст, но за контекстом лежащий поэтический словарь, не метафорическое изменение… но стилистическая окраска»^{13} Устойчивые стили — классицизм и романтизм прежде всего — имели набор обязательных слов-знаков (розы, урны, толпа, поэт и т. п.). Стилевые слова как бы сигнализировали о наличии определенной мировоззренческой системы. Изучая эти слова, мы изучаем стиль и стоящую за ним идеологию.

Вне устойчивого стиля семантический анализ фиксирует случайные значения слов, зависящие от контекста. Лишь для стилевого слова контекстом является стиль в целом.

Так, Л. Н. Толстой мог употреблять слово «толпа» в тысяче разных значений. Реалистический стиль не сковывал его. Но для романтика слово «толпа» имело единственный, определенный смысл — чернь, враг свободной личности и т. п. Толпе противопоставлялся поэт в канонической теме «поэт и толпа». Лишь для устойчивого стиля анализ ключевых слов бывает вполне эффективным. К какой эпохе античности относится появление устойчивого стиля?