Риторика в тени пирамид

Можно отметить дословное совпадение: раб, к которому отнесутся как к наемному работнику, также будет служить «не медля, но упреждая твои приказания с поспешностью и усердием»^{683}.

Усердие, о котором Филон мечтает как рабовладелец, которое он хочет купить у наемного работника, достигается в обществе без наемных работников и без рабов. Труд терапевтов бескорыстен, свободен и находит награду в самом себе, в любви к старшим. Именно такой труд наиболее эффективен.

Рабов нет не только у терапевтов^{684}, но и у ессеев^{685}. Филон с явным одобрением относится к этому обычаю и обосновывает его стоической теорией о природном равенстве всех людей. Как согласовать это одобрение с его же мыслями о необходимости рабства? По. мнению Μ. Μ. Елизаровой, Филон принимает рабство, а ессеи и терапевты отрицают и, следовательно, Филон не приписывает им своих взглядов^{686}. Однако, как мы видели выше, «свободное служение» терапевтов было органически связано со всей системой представлений Филона о труде, представлений и единых и противоречивых одновременно. Филон-хозяин недоволен продажным трудом наемного работника и подневольным трудом раба, стремится повысить его эффективность. Филон-философ мечтает о бескорыстном, добровольном труде и находит этот труд у ессеев и терапевтов.

Ессеи, терапевты и ранние христиане, вероятно, пришли к сходной мечте с совершенно иных классовых позиций, с позиций угнетенных масс, обязанных работать подневольно^{687}. Но в какой-то точке враждебные идеологии пересекались. Может быть, такого рода пересечения и сделали Филона «отцом христианства»^{688}. Конечно, нельзя говорить о совпадении взглядов ессеев и терапевтов на труд и рабство со взглядами Филона. Социальная программа его весьма умеренна. Устами Моисея Филон призывает слуг трудиться с любовью к господам, а господ зовет к мягкости и кротости, посредством коих выравнивается неравенство^{689}. Но это вовсе не противоречит его одобрительному отношению к внутренним порядкам терапевтов и ессеев. Ведь он воспринимал их не как секты, вера которых единственно правильна и должна восторжествовать повсеместно. Для него они — союзы философов^{690}. Именно у немногих, избранных мудрецов, философов и может воплотиться идеал бескорыстного, свободного труда, труда из любви к труду и к тому, ради кого трудишься. У них природное равенство людей может перейти в равенство практическое, ибо добродетель позволяет им обходиться без многочисленных услуг, с одной стороны, и оказывать услуги не будучи рабами или наемниками — с другой. Филоновская концепция труда, таким образом, вполне согласуется с жизнью терапевтов и ессеев.

Данная концепция занимала, видимо, не последнее место в общей системе взглядов философа. Проявления ее можно обнаружить в эстетике Филона Александрийского. По мнению В. В. Бычкова, многое в эстетике Филона строилось на признании самоценности процесса в постижении бога. Цель и смысл человеческой жизни для Филона — постижение божества. Но бог трансцендентен и непознаваем. Это противоречие можно разрешить, лишь признав, что сам по себе процесс узнавания, постижения бога доставляет удовольствие, имеет ценность вне всякой зависимости от своего конечного результата^{691}.

Нам представляется, что самоценное, доставляющее удовольствие философу познание — не что иное, как форма самоценного, имеющего награду в самом себе труда, труда из любви к труду и к божеству, которому он в данном случае посвящен. В конечном счете мечта Филона о добросовестном и производительном труде отрывается от своей реальной первоосновы. Возникает антитеза продажному труду наемных работников и подневольному труду рабов — идеал бескорыстного и свободного труда. Именно таков труд философа, служащего богу. Таков труд терапевтов. Филон начинает с практических рассуждений о лучшем извлечении доходов и кончает морально-этической утопией.

Воплощенная утопия Филона (а именно так можно рассматривать общины терапевтов и ессеев) существует параллельно с реальным миром. Параллельно с «миром» существуют египетские монастыри.

«Мир» имеет свою утопию. Это — патронат, построенный на покровительстве и «любви». Элементы таких отношений есть уже в письмах Абиннея. Утопизм — важнейшая черта римской эпохи. Он рожден крайней «материальностью» жизни первых веков нашей эры, разрушением традиционных канонов, снятием примелькавшихся покровов, критическим осмыслением тысячелетних социальных норм. Мир наживы выдумывал утопию и стремился к ее реальному воплощению.

Глава V РИТОРИКА И ФАЮМСКИЙ ПОРТРЕТ