Ритуал

В нем снова заворочалась паника, вдобавок к давящей боли, от которой перед глазами мелькали красноватые точки. Он сделал глубокий вдох, и его передернуло до пальцев ног.

– Ты весь в крови, дружище. Я не знал, насколько все плохо, пока не встало солнце. Меня чуть не вырвало. Но мы справились. Мы дожили до утра. Можешь поверить?

– Обезболивающее. «Нурофен» остался?

– Извини. Все ушло на мое колено.

– Наверно, я даже встать не смогу.

Дом молчал.

– Тогда мы в заднице, – внезапно сказал он бесстрастным голосом. Его слова прозвучали безжизненно и устало. Это были слова отчаяния, голос вчерашнего дня. Шаркая ногами, Дом вернулся к печке и молча уставился на воду. Рядом с печкой выстроились две оловянные кружки и банка кофе. Кружки изнутри были в черных пятнах.

– Нам нужна вода. Срочно. Мне нужно попить. Затем посмотреть голову. У меня есть зеркальце для бритья.

– Успокойся.

– Может, стерилизовать рану кипяченой водой?

– Ш-ш-ш. Просто…

– Антисептик. Был в аптечке.

– Кончился. Ушел на волдыри Фила.

– Боже. – Лицо у Люка сморщилось. Ему показалось, что он сейчас заплачет.

– Успокойся. Выпей кофе. Держи голову прямо. Это просто рана мягких тканей. Шишка. Выглядит хуже, чем есть на самом деле.

Люк не знал, пытается Дом его успокоить или произнесенные слова действительно имеют смысл. Но эти слова подбодрили его, потому что ему нечему было больше верить, кроме как расплывчатым заявлениям друга.

Дом начал наливать горячую воду в кружку.

– Просто выпей это. Потом подумаем, что делать дальше.

Им понадобилось полчаса, чтобы спуститься с южной стороны холма. У подножия они остановились, чтобы перевести дух и подождать, когда боль отступит. Тогда можно поднять голову и обернуться в сторону серебристо-зеленой палатки, трепещущей на холодном, обдувавшем холм ветру.

Кроме двух спальных мешков, ножей и фонариков, они оставили все, что несли раньше. Три рюкзака, куча грязной одежды, пустая аптечка, пустая канистра из-под газа, печка, приготовившая им последнюю кружку горького кофе, – остались лежать на скалистой вершине. На одиноком, тоскливом холме, где они должны были встретить свой конец, остались последние намеки на то, во что превратился их поход. Доказательства пребывания здесь четырех друзей, решивших срезать путь.

Стоя на тонком слое земли, покрывавшем камни у подножия холма, они повернулись и посмотрели на ждущие их мрачные ели, темневшие в мягком свете дня. Ближе к мрачному прохладному лесу вокруг редких ив поднималась стена папоротника. За ней, там, где почва была глубже, начинались владения елей и пихт.

Вглядевшись в лес, перед тем как двинутся на юго-запад, они поняли, что идти придется по неровной местности. Мимо деревьев-часовых, кренящихся от редких, скользких ото мха скалистых вершин, что заранее вызвало у Люка уныние. Еще один день придется петлять по лесу, вскрикивая на каждом шагу от боли. А сегодня они будут двигаться еще медленнее, чем обычно. Люк закрыл глаза. Он дошел до ручки раньше времени и знал это.

Грязная повязка, наложенная Домом, спала с головы почти сразу. Но, по крайней мере, она остановила кровотечение, продолжавшееся несколько часов, пока он лежал без сознания. Рана проходила над левой бровью, через весь лоб, и терялась в волосах. Она была розового цвета и зияла, как поперечный рот. Когда он посмотрел в маленькое зеркальце для бритья, ему показалось, что он увидел блеснувшую кость. Рана была не меньше пяти дюймов в длину и отчаянно нуждалась в наложении швов.

С помощью последней салфетки из аптечки он промыл ее остатками горячей воды из кастрюли, стараясь не кричать громко при каждом прикосновении. Дом даже не смотрел в его сторону. Затем, поместив под грязную повязку марлевый компресс, он осторожно обмотал ее вокруг головы, а Дом закрепил булавкой.

Самым ужасным для Люка было увидеть в зеркальце свое окровавленное, с трудом узнаваемое лицо. Воды, которую Дом полил ему на голову, не хватило. Большинство кровавых подтеков не отмылись. Одна половина лица, фиолетовая из-за синяка, выглядела еще чернее от грязи, покрывавшей кожу до самой шеи. Левое ухо зияло запекшейся кровью. Ощущение было такое, что часть головы погрузили в ванну с водой. Если он выберется отсюда, шрам останется на всю жизнь. Вид окровавленного лица и мысль о жутком белом шраме заставили его почувствовать себя еще более несчастным. Бесконечная жалость к себе переполняла.

Костыль теперь был у каждого. Дом нашел для Люка какую-то мокрую ветку, и теперь они оба брели, поддерживая свои подрагивающие, израненные тела мертвыми сучьями древних деревьев.

Пока они шли, Люк ни словом не обмолвился с Домом. Лишь молча указывал на бреши в лесных зарослях, более-менее пригодные для прохождения и соответствующие выбранной им траектории. В кармане куртки, рядом с сердцем, он хранил компас. Чаще, чем необходимо, вынимал его, желая убедиться, что следует намеченным с дерева координатам.

Разговоры могли лишить их последних сил, а встреча глазами была способна подавить всякое желание удаляться от холма. Они старались держаться рядом, но в то же время избегали друг друга.