Ритуал

Как только я сделал шаг вперед, помещение, в которое я попал, с нарастающей интенсивностью стал наполнять свет из нескольких источников. Через пару секунд в большой подземной зале стало светло, как на пляже в июльский день. Мое внимание привлекла цепочка бурых пятен на полу. Кровь того самого «Индры»? Кровавый след вел к центру залы, на небольшое возвышение, где располагалось троноподобное сиденье. Поскольку отлынивать от задания на этом этапе было уже поздно, я поборол робость и осторожно направился к нему. Сел, положил руки на подлокотники, устроился поудобнее. Очевидно, в нем были встроены специальные датчики, реагирующие на телодвижения, так как кресло, словно прислушавшись к пожеланиям моего тела, постепенно приняло форму, максимально удобную для моего телосложения и привычки сидеть. Я вновь выполнил ряд дыхательных упражнений, чтобы успокоиться. Потом, как советовал амулет, просто отдал мысленное распоряжение начинать, поскольку был готов. С потолка почти беззвучно опустилась прозрачная матовая призма, затем в течение нескольких секунд выделялся незнакомый газ.

Я занервничал. Чувство, что ты теряешь сознание, всегда страшило меня и было таким неприятным, что я стремился прийти в себя во что бы то ни стало. На сей же раз мне нужно было отключиться по собственной воле. Отключиться так, чтобы, не утрачивая сознания, оставаться активным. Помочь мне в этой задаче были призваны регулятор температуры, создавший в моем добровольном заточении тепловой режим «потери тела», воздействие газа, от которого ощущение бестелесности усиливалось, и так называемый фрактальный (это слово я узнал потом) пейзаж, на котором я должен был сосредотачивать внимание. Термин хотя и пугающий, но за ним стояли очень приятные голографические «живые» картинки: извилистая береговая линия в приглушенных сумеречных тонах, закат, окрасивший узкую полосу моря и облаков в багровый цвет, теплота песчаного побережья, глубина небес. Для эффекта полной натуральности звуковой синтезатор добавил далекие отстраненные крики чаек, тихий плеск спокойного прибоя, шипение откатывающихся волн. Запахло морской солью, йодом выброшенных на берег водорослей, меня стал обдувать ветерок. Вскоре и «трон», который я окрестил про себя релаксатором, перестал напоминать о себе моим тактильным окончаниям. Беспокойство исчезло; обман чувств был настолько совершенен, что память забросила меня в прошлое, в безмятежный закат провинциального курортного городка на Черном море, где я не один вечер сиживал с девушкой, которую считал любимой, во времена, когда о существовании Тани я еще, естественно, и не подозревал. О, тени прошлого, вызванные насыщением глаз! Сколько невыразимой печали и счастья таит ваше вторжение, сколь сладостно и невыносимо ваше присутствие! С некоторым трудом вернулся я к выполнению своей миссии, но к тому времени от подземелья уже и след простыл: я вполне отчетливо ощущал, как просачивается сквозь мои пальцы сухой песок, а влажное дыхание моря освежает мои легкие. Теперь мне требовалась еще более глубокая концентрация. Мой взор блуждал по переливающейся ряби отраженного солнца, прыгал с волны на волну. Я стал невесомым, словно былинка, и позволял дуновению ветра покачивать меня в такт трепетанию воды. Появилось желание парить над поверхностью моря словно чайка, струиться, словно луч заката в зеркальной глубине.

Я подался вперед, во мне напряглись какие-то неощутимые струны. Пришла дрожь из глубин естества, свет, внутреннее безмолвие – и мое намерение осуществилось: я разрешился от оков бренной плоти, покинув тело и воспарив над самим собой. Не успев свыкнуться с новизной переживаний, «я» ринулся по солнечной дорожке к горизонту, прошиб какую-то стену и вынырнул снаружи измерений в новом слое бытия, где интенсивность вибрации энергии – танца частиц мироздания – отличалась от привычной настолько, что эпитетов, позволяющих описать пережитый опыт, просто не находится в моем семантическом наборе. Как их не было и на то, чтобы передать, что чувствуешь, выбравшись «за пределы организма». И когда оставшееся от меня, ошалев от передозировки информации, впитывало в себя то, что очи, уши и персты человека доселе не испытывали, появился Тотх.

Сказать так было бы не корректно. Появился не сам обитатель амулета, а ощущение его присутствия. Но на сей раз мы были на равных: от меня здесь осталось с гулькин нос, тоже не более чем присутствие чистого сознания. Но появление моего невидимого спутника здорово отрезвило меня; думаю, замедли он еще хоть на миг, я утратил бы контроль и растворился в бесконечности, не сумев сохранить целостность своей личности. Но, как я уже сказал, этого не произошло. Амулет (так мне привычнее его называть) не дал мне ни секунды на восхищенный лепет и сразу приступил к делу: