Ритуал

– Ну, это еще ладно, но откуда же я мог знать, что это будет именно она, да еще и Серый.

Словно очнувшись, он настороженно оглядел меня, но я был всецело поглощен своим ножом, и по моему виду нельзя было заподозрить, что мне интересен его монолог. Это его успокоило. Ну что же, не хочет раскрывать карты – ничего не поделаешь. Но теперь у меня появились опасения считать, что появление на полигоне девушки было заранее спланировано. Черт, как все запутано, а я люблю простоту и ясность!

– Зачем ты теребишь нож? – поинтересовался Саня.

– Готовлюсь к бою.

– Я всегда сомневался в твоих умственных способностях.

– Придумай-ка что-нибудь получше.

– Да уж придется.

Саня побрел назад, вышел в боковой туннель, потом скрылся с другой стороны «Стоунхенджа». Я повторил его маршрут и тоже выбрался на поверхность. После затхлого, душного и дымного подземелья свежий ночной воздух действовал как душ, освежая восприятие и проясняя мозги. Мы забрались на вторую ступень из каменных блоков и закурили. У обоих почему-то дрожали пальцы.

Дым уплывал в лежащую перед нашим взором долину, сизыми струйками устремляясь вслед за порывами ветерка. Туда же, вниз, отправлялись и наши нервные плевки. Я то опасливо оборачивался, с замиранием сердца готовясь узреть нависшую надо мной небритую харю эволюционного предшественника, то жадно впитывал глазами звезды, леса, холмы и скалы, простертые пред моим взором. С той стороны, откуда мы пришли, небо медленно затягивали дождевые облака. Становилось холоднее. Не нужно быть опытным синоптиком, чтобы предсказать близкую грозу. Природа почему-то часто живет в унисон с нашими чувствами.

Я поежился и затянулся глубже, разглядывая окурок. Часто размышляя над тем, отчего курение столь притягательно, я все никак не мог решить, какая же из причин главная. В тот момент у меня появилась еще одна версия. Огонек сигареты – звено, связующее современность с глубокой древностью. С той, седой глубиной веков, в которой единственной действенной защитой от окружающего ночного мира, кишащего опасностью, служило пламя костра. Может быть, здесь и отразилась тяга людей к близкому общению с огнем, стремление уйти от одиночества и страха перед дикой первобытной природой. Однако эта теория не являлась той задачей, над которой бился мой мозг. Таня. Как ее выручить?

– По-твоему, это каннибалы? – спросил я. – Они хотят ее съесть?

– Возможно, – отозвался Саня, – но может, и нет. Я недавно одну интересную теорию узнал. Будто бы на заре человеческой истории народ питался сугубо падалью, остающейся от хищников. А потом наступил экологический кризис, падаль кончилась, и в поисках новой экологической ниши часть наших предков стала утилизировать соплеменников. Это дало палеоантропам такой мощный стресс, что они развили в себе вторую сигнальную систему – речь и разбрелись по планете, ведомые ужасом перед себе подобными. Разные языки – способ непониманием защититься от суггестивного воздействия этого человеческого подвида, на котором эволюцию постигло короткое замыкание, вылившееся во внутривидовую агрессию. Так что люди, возможно, вообще семейство из нескольких разных видов.

– Что ты хочешь этим сказать?

– Гм.

– О господи, черт возьми.

Я заметил, что эмоции, испытываемые при призывании, как владыки света, так и его антипода, в ситуациях, когда нам плохо или необходима помощь, абсолютно идентичны.

– Тихо, не мешай!

Саня прекратил чесать затылок, выбросил окурок, спрыгнул с глыбы и резво спустился вниз.

– Я гений! – тихо воскликнул он и помчался внутрь. Что бы это могло значить?

Я решил проследить за его действиями, спустился вслед за ним и крадучись двинулся по коридору. Сани возле логова зверолюдей не было. Снаружи послышались тяжелые шаги. В ужасе я метнулся к гробнице Индры, но юркнуть туда не успел и несколько секунд, пока еще один челове-козверь входил к соплеменникам с бурдюком какого-то пойла, изображал деревянную статую у стены, наименее освещенной факелами. Потом утер холодный пот, кое-как справился с дрожью в коленях и в поисках Юдина направился к склепу. В дверях мы столкнулись нос к носу.

– Что это? – спросил я, осматривая его ношу.

– Сома.

– Попонятнее, пожалуйста.

– Помнишь самогон? Вернее было бы назвать его сомагон. Или просто сома. Это напиток, который позволяет атману прогуляться в Навь.

– Но это же просто мох!

– Из него, родимого, сомагон и делается. Я должен был раньше догадаться, но именно дымящаяся сигарета натолкнула меня на мысль. Посланец предков, кстати, я тебе его не представил, его звали Ибаз, демонстрировал мне этот мох, чтобы до меня лучше дошло, как я тут очутился. Я хотел выяснить, нельзя ли эту штуку заварить и хлебнуть, чтобы назад вернуться, но он объяснил, что в мире предков она действует просто как снотворное, а точка перехода лишь одна, в пещере Харутугшава, и основано возвращение на принципиально иных механизмах. Самое главное, я подметил, что сома рассыпана вокруг разбитых горшков в усыпальнице. Осталось доставить ее в очаг этим верзилам и дожидаться, пока подействует.

– А если оно подействует слишком поздно?