Ритуал

Снова начались метаморфозы. Меня будто бы протащили сквозь кривую призму, или комбинацию не выверенных увеличительных стекол. Закричал я еще в воздухе, так как заметил, что вместо русла ручья приземлился в подобие гигантской полуразложившейся язвы, или зева уродливой гнилой пасти. Ноги по колено вошли в зловонное месиво: меня с ног до головы покрыло жирными брызгами. Почти воя от тошнотворного запаха, опротивевший сам себе, я стал взбираться назад по склону, с трудом высвобождая ноги, вязнущие в омерзительной жиже. Вонзая скрюченные пальцы в кровавые струпья земли, я пытался выползти из этой гиблой пакости, но между пальцев с чавкающим звуком просачивались лохмотья тухлого мяса, которые легко отваливались, не давая мне возможности удержаться. Углядев свисающий корень, что есть сил потянулся к нему, но он оказался гадостным червеобразным нарывом, который выплюнул в меня свое содержимое. Я сорвался и полетел на дно, борясь с потоками собственной рвоты. И в этот миг понял, что проломился сквозь новую призму восприятия.

Теперь я обнаружил себя лежащим на спине среди злополучных тюльпанов. С них стекала мутная кровавая роса. Капли, срываясь, орошали мое лицо. Рывком подняв туловище, увидел знакомые кустики ягод и ринулся к ним со всей возможной прытью. Но не тут-то было. Я почувствовал, что снова прошиб лбом кривое зеркало реальности и сорвался с низкой скалы в гулкое и тесное пространство какой-то подземной реки. Здесь кишмя кишели комья света, сигающие из стороны в сторону без намека на осмысленное движение. Комья были вполне материальны и иногда с чавкающим звуком влеплялись в меня. Я висел над бездонным потоком, обхватив каменный карниз локтями и подбородком. Ноги шарили внизу, выискивая точку опоры. Нащупав в щербатой поверхности камня углубление, я замер, бросая пугливые взгляды в бурлящую пропасть под ногами.

Что ж за страсти? Куда я влез? Передышка дала мне возможность использовать разум, опрометчиво вытесненный страхом в неприметный дальний уголок сознания. Общим во всех этих кошмарных грезах было то, что изменения наступали в тот миг, когда я, поддавшись очередной волне ужаса, пытался сбежать, выпрыгнуть, выворотиться наизнанку, только чтобы оказаться в другом месте. Интересно, что будет, если я стану производить свои действия более обдуманно, без лишней торопливости и безумных порывов? Я стал помаленьку выкарабкиваться на уступ, даровавший мне спасение. Вскоре мне это удалось. Я выпрямился, утирая со лба испарину. Пощупал «потолок», но к бородам из паутиноподобного вещества, свисающим бесформенными клочьями, прикасаться поостерегся, памятуя печальный опыт с тюльпаном.

Следующее потрясение произошло в крохотный промежуток времени между опусканием и поднятием век. Словно смена слайдов в проекторе. Поле. Тюльпаны. Клубящиеся контрастные тени, более яркие, чем сами предметы. Я инстинктивно повернул голову в поисках кустиков и в следующий миг уже бился, захлебываясь, в ледяных струях Стикса. Течение сносило меня, вынуждая совершать неприятные акробатические трюки и ловить воздух, необходимый для борьбы с жесточайшим холодом, стиснувшим тело в своих неласковых объятиях. Обдирая плоть с костей, я тормозил пальцами по обледеневшему берегу и, нащупав зацепку, напряг все силы, чтобы оказаться на берегу.

Мгновение ока, вспышка радужного блеска от разлетающихся брызг реальности, и я, корчась от боли, лежу в обжигающем песке под термоядерным шаром солнца, впивающегося лучами-спицами в мою спину. Едва переводя дух, я постарался окровавленными пальцами освободить глаза от песчинок. Резь в ослепших от солнца, засоренных глазах настолько невыносима, что слезы, не переставая, катятся по щекам. Я сел на корточки и постарался хоть как-то привести себя в порядок.

В глазах прояснилось, и я обнаружил себя сидящим в прежней позе среди тюльпанов, вид и запах которых теперь не имел ничего общего с той квинтэссенцией омерзения, что раньше.

«Господи, – подумалось мне, – да за такие глюки знакомые наркоманы отдали бы половину пальцев на руках. Но мне-то за что такое счастье?!»

Мысль о пальцах подвигла меня оценить повреждения. Руки были в порядке, в том смысле, что новых повреждений, с момента драки с Саней, не прибавилось. Память меня обманывала. Но кожа, не успевшая адаптироваться к изменению температуры, по-прежнему была в мелких пупырышках, словно все пережитое было настоящим. Скосив глаза, я заметил, что растоптал свое произведение. Новая неприятность дала мне некий толчок, от которого я пережил что-то вроде озарения. Я быстро поднял руки и сдернул с себя что-то невесомо-призрачное, все это время гнездившееся у меня на макушке. Чувство было такое, будто с висков убрали клеммы слабого источника тока.