Ритуал

Людей видно не было, кричи не кричи, никто не услышит. Дорога безжалостно прорезала пространство тонкой змеистой линией, насквозь. Ехать было еще с десяток часов, попутчики мучительно клевали носами, а когда экипаж трясло на неровностях дороги, резко вскидывали голову, как сонные птицы, и тревожно оглядывались. Ильдар спать не мог. После погружения в кошмары, являющиеся отрывками из жизни демона, он уставал еще больше, а в присутствии него сны наверно будут еще более четкие и одуряюще живые. Демон умел испытывать настолько яркие эмоции, что они просто разрывали сознание.

Ярость, как слепящий огненный шар солнца, окутывающий с головы до ног, и некромант тонул в ней, задыхался и не мог выбраться, сохранить себя. Она затапливала его, вытесняла все мысли. Наслаждение смертью, битвой, неравной, с превосходящим противником или немудреной резней, когда он крошил более слабых врагов направо и налево. Демон виртуозно управлял своими эмоциями, иногда был абсолютно равнодушен, будто мертвый, а когда ему было выгодно, «все псы ада спускались с поводка». Он брал силу в страстях, упивался ими, как болью так и наслаждением. Он восхищал и ужасал одновременно. Но человеческое сознание просто не приспособлено к такой насыщенности чувств, и Ильдар устал. Устал просыпаться каждую ночь, чувствуя жажду драки, яркой, кровавой, упиваясь жаждой ощущений, которая двигала демоном. Он устал. Вымотался и физически, и морально. Демон умел и любил убивать. Тела каких-то существ, плывущие по темной реке, и их кольчуга серебрилась в свете солнц, как чешуя мертвой рыбы.

Некромант просыпался в холодном поту, все еще чувствуя засыхающую кровь на когтях. Он ненавидел этого демона. И чувствовал восхищение к его животной силе, от которого не мог избавиться. Не то чтобы все эмоции демона были отвратительны, в чем-то он был даже человечен, у него даже существовало собственное понятие красоты, и в любование чем-то он окунался также, как и в разрушение. С головой, без остатка. Делхассе могли быть примитивными чудовищами, но единственного у них не отнимешь, они умели жить. Каждым днем, будто он последний.

Ильдар машинально закинул руки за голову и чуть не врезался локтем в соседа, извинился, отодвинулся. Воздух плавился от тепла двух дюжин тел. Демон дремал, уронив голову на грудь, или просто делал вид, что дремлет. Люди, сонные, потные, измотанные дорогой его не интересовали. Он ожидал, что придется сдерживать его, постоянно следить за его поведением, но демон после короткого разговора разочаровался в попутчиках и решил, что тратить на них время, себя не уважать. Усталые люди просто не могли дать ему той сокрушающей ненависти и страха, которую Ильдар видел в своих снах. Некромант тоже прикрыл глаза. Он боялся раздумывать о будущем, но точно знал, что уже не отступится, чего бы это ему ни стоило. Он слишком далеко зашел, слишком близко оказался к спасению отца. Карета тряслась, словно землю под ее колесами сотрясали постоянные маленькие толчки подземных чудовищ. Ему снилось, как они тянут из-под земли маленькие лапки, цепляются за колеса, а безжалостный возница продолжает ехать дальше, дробя кости, перемалывая плоть. С хрустом трещали пальцы под колесами, но глупые монстры все тянули и тянули руки. Карета ехала.

* * *

«Интересно, как там темный? — раздумывала Риалис, глядя в потолок. Спать ей не хотелось, энергии был переизбыток, то ли кофе выжрала слишком много, то ли не надо было спать днем. Днем, как она обнаружила, кошмары мучили реже. — А, шхэн. Написал, что вроде в порядке, но мог бы уже и вернуться. А еще мне нудно высказывал, что я медлила. Сам неделю уже торчит, вурдалак долбанутый.»

Ильдар, тихий и забитый, ее бесил. Кретин такой. Риалис раздумывала, глядя в потолок, и мысли плыли в голове тяжелые и неспешные, как откормленные рыбы. А ведь все началось с такого пустяка. С такой шхэни. А ведь надо же. Демона вызвали. Ашхенеть.

Риалис никогда не горела жаждой ехать на бал. Несколько раз ее вывозили в свет, пока она еще не поступила в академию, и прискорбных впечатлений хватило на всю жизнь. Толкучка, суета, жара от множества горящих свечей, дурацкое беспокойство, как бы не помялось проклятое платье, множество незнакомых лиц и все мелькают, мелькают, скороговоркой произносят что-то, прикладываются напудренной, сухой, пахнущей чем-то неживым и засушенным щекой, имитируют горячий родственный поцелуй и также быстро с охами и вздохами исчезают.