Ритуал взаимодействия

Правонарушитель — негодяй. Его поведение может рассматриваться не только негативно, как средство нападения и унижения уважаемой культуры; позитивно оно может рассматриваться как использование способов поведения, традиционно символизирующих неограниченную мужественность, отвергаемую культурой среднего класса из-за несовместимости с ее целями, но не лишенную определенной ауры обаяния и романтики. По сути дела эти способы поведения находят свой путь и в респектабельную культуру, но только в более дисциплинированных и ослабленных формах, как, например, в организованных видах спорта, в фантазии и в играх «понарошку», или виртуально, как в кино, телевидении и комиксах. Им не дают смешиваться с серьезным делом жизни. С другой стороны, правонарушитель, отвергая серьезное дело, как оно понимается средним классом, имеет больше свободы направлять эти скрытые течения нашей культурной традиции к своей выгоде. Для наших целей важен тот момент, что реакция правонарушителя, какой бы «плохой», а иногда и «позорной», она ни была, не выходит за пределы спектра реакций, не угрожающих его самоидентификации как мужчины[257].

Хотя судьбоносные предприятия часто респектабельны, есть много состязаний характеров и сцен серьезного действия, которые к таковым не относятся, хотя эти случаи и места демонстрируют уважение к моральному характеру. Не только на горных хребтах, манящих альпинистов, но и в казино, бильярдных и на ипподромах мы находим места поклонения; и может быть, именно в церквях, где высока гарантия, что ничего судьбоносного не произойдет, слабо ощущение морали.

В поисках того, где находится действие, мы приходим к романтическому разделению мира. С одной стороны — безопасные и тихие места: дом, хорошо регулируемая роль в бизнесе, индустрии и профессии, с другой стороны — все те деятельности, которые создают экспрессию, требуют, чтобы индивид ставил себя под удар и подвергал опасности в данный момент. Именно из этого контраста мы формируем почти все свои коммерческие фантазии. Именно из этого контраста правонарушители, уголовники, мошенники и спортсмены черпают самоуважение. Быть может, это плата за то, что мы используем их ритуал.

Заключительный момент: замещающий опыт восстанавливает нашу связь с ценностями характера. Это же делает действие. Действие и замещающее переживание, столь различные на поверхности, оказываются тесно связаны. Можно привести свидетельства этого.

Возьмем одежду. Женские наряды создаются, чтобы быть «привлекательными», что в том или ином смысле должно означать возбуждение интереса неопределенного круга мужчин. А это возбуждение закладывает основу для одного типа действия. Но очень часто реальная вероятность того, что это действие случится, очень низка. Таким образом, укрепляются фантазии, но не реальность. Более отчетливой версией такого же виртуального соблазна является широкая продажа «безлошадным ковбоям» стетсоновских шляп, ботинок на высоких каблуках, джинсов «Levi’s» и нанесение татуировок[258]. Правонарушители, носящие ножи и владеющие «пушками», также демонстрируют повышенную ориентацию на действие, но здесь, возможно, видимость имеет больше шансов вмешаться в реальность.

Лотереи, «цифры» и кено в казино — коммерциализированные выражения действия, предлагаемого по очень низкой цене. Ожидаемая ценность игры, конечно, намного ниже даже этой цены, но создается возможность для ярких фантазий о больших выигрышах. Здесь действие одновременно и замещающее и реальное.

Когда люди ищут, где находится действие, они часто идут туда, где возрастает не принятие риска, а вероятность того, что они будут обязаны принять риск. Если действие реально случится, оно, вероятно, вовлечет кого-то вроде них, но другого. То есть они прибывают туда, где можно близко наблюдать вовлеченность другого человека и получать от этого замещающее удовольствие.