Ритуалы плавания

— Сэр Джозеф Банкс[43] утверждал, что сие невозможно! «Андерсон, — говорил он мне, — пока вы не добудете черенки, ничего у вас не выйдет. Можете все ваши семена выбросить за борт!» Но я так просто не сдался, и в конце концов у меня оказался целый ящик рассады — хватило бы на ежегодный званый обед у лорда-мэра Лондона, если бы потребовалось — в исполнение вашей фантазии — украсить почетных олдерменов цветочными гирляндами. Но шутки в сторону. Гирлянды нам ни к чему. Гирлянды за нашим обеденным столом такая же нелепость, как, скажем, в парадном зале в Гринвиче. Обслужи мистера Тальбота! Что будете пить, сэр? У нас приличные запасы, хотя сам я небольшой охотник — разве что изредка пропустишь стаканчик, под настроение.

— Мне, пожалуй, вина, сэр.

— Хоукинс, принеси кларету, любезный! А вот эта герань, мистер Тальбот, у меня заболела. Видите, какие листья? Я уже присыпал ее серным порошком, да все без толку. Пропадет теперь, наверняка пропадет. Но я вам так скажу, сэр: коли взялся разводить растения на море, будь готов к потерям. Помню, когда я в первый раз шел в дальнее плавание капитаном судна, потерял разом всю мою коллекцию.

— Из-за атак неприятеля?

— Нет, сэр, скорее из-за погоды. Мы чуть не месяц торчали на месте — ни дождя, ни ветра! Я не мог позволить себе тратить воду на растения. Команда взбунтовалась бы. Словом, лишиться одного-единственного цветка для меня беда не большая. Так я на это смотрю.

— И кроме того, вы ведь сможете заменить его другим в Сиднейской бухте.

— К чему вам…

Он отвернулся и убрал лейку на место, в ящичек на полу подле растений. Когда же он вновь повернулся ко мне лицом, его щеки опять собрались в складки, а в глазах зажглись веселые искорки.

— До места нашего назначения еще плыть и плыть, мистер Тальбот. Много дней, много миль.

— Вы так это говорите, словно мысль о конце нашего путешествия не слишком вас радует.

Искорки и складочки мгновенно исчезли с его лица.

— Молоды вы еще, сэр. Вам не понять, каким счастьем, нет, больше, потребностью может стать для иных натур одиночество. По мне, пусть наше путешествие длится целую вечность!

— Но ведь нельзя же отрицать, что человек всегда связан с берегом, с обществом, с семьей, наконец…

— С семьей? Семьей? — переспросил капитан довольно воинственно. — А почему, собственно, человеку нельзя прожить без семьи? Что семья, зачем семья, скажите на милость?

— Человек не… э-э… не гирляндовое дерево, капитан, ему не дано самому себя опылять.

Мы оба надолго замолчали, и в продолжение этой паузы Хоукинс, вестовой капитана, подал нам кларет. Капитан Андерсон вместо тоста слегка приподнял руку с до половины наполненным бокалом.

— Что ж, мне остается напоминать себе в утешение, какая изумительная флора ждет меня в Антиподии.

— Вы сможете там существенно разнообразить вашу коллекцию.

Лицо его вновь оживилось.

— Многие из чудесных изобретений Природы, коими славятся те края, никогда еще не достигали берегов Европы.

Теперь я знал, как завоевать если не сердце капитана Андерсона, то по крайней мере его одобрение. Внезапно меня поразила мысль, достойная пера какого-нибудь беллетриста романтического толка, что грозовое или сумеречное выражение его лица, когда он покидал пределы своего парадиза, было, может статься, точь-в-точь лицо Адама, изгнанного из райского сада. Покуда я занимал себя этим сравнением — да еще бокалом кларета, — в капитанскую гостиную вместе вошли Саммерс и Олдмедоу.

— Прошу, джентльмены, прошу! — шумно приветствовал их капитан. — Что предпочитаете, мистер Олдмедоу? Как видите, мистер Тальбот довольствовался вином — последуете его примеру, сэр?

Олдмедоу, втянув подбородок в воротник и издав маловразумительный звук наподобие вороньего карканья, объявил, что не откажется выпить немного сухого хереса.

Хоукинс принес графин с широким донышком и налил сперва Саммерсу, как бы не сомневаясь в его выборе, а затем и Олдмедоу.

— Саммерс, — обратился капитан к своему помощнику, — как раз собирался вас спросить. Как дела у больного?

— По-прежнему, сэр. Мистер Тальбот любезно согласился исполнить вашу просьбу, но его слова, как и мои, не возымели действия.

— Печальная история, — резюмировал капитан, в упор глядя на меня. — Так и запишем в судовом журнале: больного — мы ведь полагаем его больным, лично я в этом не сомневаюсь — посетили вы, мистер Саммерс, и вы, мистер Тальбот.

Тут-то до меня стало доходить, с какой целью капитан Андерсон собрал нас всех в своей каюте и каким образом намеревался обставить злополучную историю с Колли — весьма неуклюже, надо сказать. Вместо того чтобы дождаться, когда под действием винных паров у нас развяжутся языки, он с ходу и как-то уж чересчур напрямик перешел к делу. Нельзя было упускать такой момент — надо ведь и о себе подумать.

— Прошу вас учесть то обстоятельство, сэр, — начал я, — что, ежели мы полагаем его больным, мое суждение не может иметь никакого веса. У меня нет ни малейших познаний в медицине. Тогда уж вам лучше было бы прибегнуть к совету мистера Брокльбанка!

— Брокльбанка? Кто это — Брокльбанк?