Ритуалы плавания

Написав вышеизложенное, я опять вышел на палубу. Сейчас там покой и благодать. И вот, прохаживаясь взад и вперед, я имел возможность, столь редкостную для нас, представителей «сухопутного племени», с близкого расстояния понаблюдать за простыми матросами — за нашими «бравыми ребятами». Матросская служба состоит в том, чтобы вести наш корабль среди волн, тянуть веревки и производить престранные манипуляции с парусами, притом еще находясь в самых невероятных и, верно, очень опасных положениях, ибо порой они залезают на головокружительную высоту!.. Служба их — нескончаемый круговорот обязанностей, совершенно необходимых, я полагаю, для успешного продвижения нашего судна. Они без конца что-то чистят, драят, красят. А какие чудеса творят они с веревками — из простого вервия умеют они создать целое сооружение! Никогда бы не подумал, что веревка может служить материалом для столь разнообразных поделок! На берегу мне случалось видеть, как искусная резьба по дереву удивительно имитирует хитросплетение веревок, здесь же я увидел, как веревочный орнамент бесподобно имитирует резьбу по дереву! Впрочем, иные из матросов и по дереву режут, и по скорлупе кокоса, и по кости — в том числе, вероятно, и слоновой. Другие мастерят модели кораблей, какие мы привыкли наблюдать в портовых городах в окнах каждой лавки, таверны или пивной. Словом, матросы, как видно, наделены неистощимой изобретательностью.

Все это я лицезрею издалека, наслаждаясь самодовольным покоем той части судна, где размещаются привилегированные пассажиры, отделенные от всех прочих высокой деревянной стеной с лесенками, ведущими наверх. Там, наверху, царит тишина, или чуть слышен приглушенный гул светской беседы, или вдруг прозвучит отрывисто и громко отданная команда. Зато на носу, за белой линией, матросы вместе работают и поют и отбивают такт под пиликанье скрипки, когда приходит час для забавы, ибо они забавляются как дети и, невинно радуясь, пляшут под скрипку. Кажется, будто в них — все детство мира. Я был немало обескуражен плодами своих наблюдений и раздумий. Носовая часть корабля населена довольно густо. Тут и небольшой отряд солдат в военной форме, и переселенцы — все простой люд, что мужчины, что женщины. Но если закрыть глаза на всех, кроме судовых матросов, то окажется, что именно они не перестают меня изумлять. В массе своей они не умеют ни читать, ни писать. Не знают и малой толики того, что знают наши офицеры. Однако у этих славных, мужественных парней имеется своя сложившаяся… как бы это назвать? Не «цивилизация», нет, ибо с городом они ничего общего не имеют. Скорее, может быть, некое сообщество, с той оговоркой, что они не полноправны, а находятся в подчинении у офицеров, и что между теми и другими есть еще и промежуточный класс так называемых унтер-офицеров, и что даже у самих матросов существуют, видимо, свои чины и ранги. Так кто же и что же они такое, эти люди, которые в одно и то же время столь свободны и столь зависимы? Они моряки, и я мало-помалу начинаю постигать значение этого слова. Иногда можно видеть, как они, в свободные от вахты часы, стоят, сцепившись согнутыми в локте руками или положив руки друг другу на плечи. Или вот иногда они спят прямо на надраенных досках палубы, и голова одного может как ни в чем не бывало покоиться на груди другого! Невинные утехи дружбы — коих я, увы, пока так и не вкусил, — счастье принадлежать к союзу родственных душ и даже такие тесные узы, связующие двоих, что они, как учит нас Святое писание, превыше любви женской,[49] — вот что составляет, должно быть, тот прочный цемент, который скрепляет их братство. И мне, наблюдающему за ними оттуда, где расположены мои, как я в шутку окрестил их, «владения», вдруг стало казаться, что жизнь, кипящая в носовой части судна, иногда может быть предпочтительнее той, которая подчинена порочной системе управления, безраздельно господствующей от кормы до бизань-мачты или даже от кормы до грот-мачты! (За точность этих двух наименований могу поручиться, поскольку перенял их от услужающего мне Филлипса.) Как, право же, прискорбно, что мое духовное звание и подобающее ему положение в нашем обществе бесповоротно предписывают мне находиться там, где я более быть не желаю!