Рюкзак

До этого рюкзак точно находился справа от него, между кроватью и ванной. Он не помнил, чтобы его перетаскивал. Очень любопытно. Черт возьми, что происходит? Что, в конце-то концов, такое? Могучий порыв ветра швырнул в окно мокрый снег. Звук был такой силы, что походил на выстрел дроби. Ветер отступил, мрачно завывая, и понесся над пустынными крышами Блумсбери. Перед мысленным взором неожиданно возник Ла-Манш, каким он будет выглядеть завтра. Видение грубо вернуло Джонсона в реальность.

— Здесь никого быть не может! — воскликнул он.

Произнося эти слова, он отлично знал, что это была неправда. Сам он в это тоже не верил. Он ясно ощущал, что кто-то прячется рядом, наблюдает за каждым движением, всячески пытаясь помешать ему собирать вещи.

— Оба мои чувства, — добавил он, продолжая притворяться, — сыграли со мной неприятную шутку: шаги, что я слышал, и фигура, что я видел, — плоды моего воображения.

Он вернулся к входной двери, поворошил угли, чтобы те ярче светили, и расположился перед огнем, размышляя. Наибольшее впечатление на него произвела ситуация с рюкзаком, который лежал не там, где его оставили. Его подтащили ближе к двери.

Все дальнейшие события той ночи произошли с человеком, который находился в состоянии страха. Его мозг из-за этого не в полной мере и не должным образом контролировал чувства. Внешне Джонсон оставался спокойным и управлял собой до самого конца, притворяясь, что все, чему он стал свидетелем, имело вполне естественное объяснение или же являлось бредом его усталых нервов. Однако где-то внутри, в глубине сердца, он знал, что все это время кто-то действительно прятался в пустых комнатах этажом ниже. А когда он вошел в апартаменты, то этот человек воспользовался случаем и незамеченным пробрался в спальню. И все, что он видел и слышал после, начиная от передвижений рюкзака и до, скажем так, некоторых иных вещей, о которых речь пойдет дальше, было напрямую связано с присутствием этого невидимого человека.

И именно в тот момент, когда он больше всего испытывал потребность в контроле над своим разумом и мыслями, яркие картинки, которые день за днем оседали на его подкорке в зале судебных заседаний центрального уголовного суда Лондона, начали возвращаться к жизни и проявляться в темной комнате его внутреннего восприятия. Неприятные, терзающие воспоминания получают шанс воскреснуть в те моменты, когда этого меньше всего желает сознание: в тишине ночи, на бессонной подушке, во время одиноких часов у постели больного или умирающего. Именно это и происходило сейчас с Джонсоном, который не видел ничего, кроме отвратительного лица Джона Турка, убийцы, нависающего из каждого угла его подсознания; белая кожа, дьявольские глаза, бахрома черных, спадающих на лоб волос. Картинки, копившиеся в зале суда последние десять дней, без спроса хлынули в голову мужчины.

— Все это чепуха и нервы, — воскликнул он через некоторое время, с неожиданной энергией вскакивая со стула. — Надо закончить паковать вещи и идти спать. Я взволнован, переутомлен. Кто бы сомневался, что в подобном состоянии мне примерещатся и шаги, и всякие другие вещи!

Но его лицо все равно оставалось мертвенно-бледным. Он схватил бинокль и пересек комнату по пути в спальню, напевая популярный водевильный мотив. Делал он это нарочито громко, что выглядело не вполне естественно. В тот момент, когда он пересек порог и уже находился в комнате, кровь застыла у него в жилах и он почувствовал, как волосы встают дыбом.

Рюкзак оказался прямо перед ним, еще на несколько футов ближе к двери, чем он его оставлял. Над смятой горловиной рюкзака он различил голову и лицо, которое медленно исчезало из поля зрения. Создавалось впечатление, что кто-то приседал за ним, чтобы спрятаться. Одновременно с этим раздался протяжный вздох, который был хорошо различим в тишине, царившей между порывами бури.

Джонсон обладал большей смелостью и силой воли, чем можно было предположить, глядя на черты его лица, которым была присуща девичья нерешительность. Даже несмотря на это волна ужаса сковала его, и он не мог ничего делать, кроме как стоять и смотреть. Неистовая дрожь пробежала по его спине и ногам. Он испытал нелепую, почти истерическую потребность громко закричать. Тот самый вздох эхом раздавался в ушах, и воздух продолжал от него вибрировать. Бесспорно, этот вздох принадлежал человеку.

— Кто здесь? — наконец выдавил он, обретя голос. Он намеревался задать вопрос отчетливо и громко, но вместо этого вырвался слабый шепот, свидетельствовавший о том, что Джонсон частично утратил контроль над языком и губами.