Рюмка водки на столе

Николай Савельич струхнул. «Лучше смолчу, а то прибьет, – подумал он. – Ишь какая он горилла, и небось по ножу в кармане». Все происходящее показалось ему кошмаром.

«Хотел повеситься, а вон-те куда зашло, – опасливо размышлял он, осторожно переминаясь с ноги на ногу. – Только бы по заду ножом не тяпнул и убирался бы поскорей, придурошный… Как хорошо все-таки, что я не повесился, – умилился Николай Савельич. – Ишь сердце екает… Хорошо… Сейчас бы четвертинку».

В это время Севрюгин, набив себя барахлом, подошел к Ублюдову. «Небось уже гниет», – тупо подумал он, оскалив зубы. Ублюдов притих и боялся задрожать. Обычно грязно-тупые глаза Севрюгина искрились тяжелым веселием. Он осматривал Николая Савельича. «Ишь, пивко!» – вдруг гаркнул Севрюгин. И, не зная сомнений, схватил высовывающуюся из кармана Ублюдова бутылку.

Но тут Николай Савельич не выдержал. Инстинктивно он лягнул ногой врага… Что тут поднялось! От страха, что он съездил по Севрюгину, Ублюдов дико завизжал и рванулся, чтоб спрятаться. Оборвалась ненадежная веревка. Севрюгин же ахнул и поднял руки вверх.

– Помилуй, Николай Савельич, не казни! – заорал он.

Ублюдов между тем упал на пол, желая улизнуть, полез сам не зная куда. «Только бы тело мое жирное не унес, – вертелось у него в голове. – А с простынями, черт с ними».

На гвалт сбежались соседи. От страха и от желания исчезнуть Севрюгин совсем обомлел.

– Швыряются! – кричал он, размахивая большими руками. – Пужают… Симулянт!.. По морде бьет… Вешается.

Ублюдов же, неуклюже застрявший где-то под стулом, хрипло кричал:

– Не матерись… Людоед… Хайло… Ножи-то куда запрятал?!

Очень маленькая, задумчивая старушонка вдруг понеслась бегом из комнаты. Через минуту она вернулась с чайником и, уютно усевшись на кроватке, подпершись, стала пить чай вприкуску.

Особенно поразила всех нависшая с потолка веревка с оборванной рубахой. Какой-то физик высказал предположение, что это, дескать, массовая галлюцинация. Ему чуть не набили морду. Воспользовавшись криком, Севрюгин распихивал по комоду простыни. Обомлевший Ублюдов попросил у старушки чайку. Между тем вернулась жена Ублюдова.

– Засудят твово мужика, засудят, – орала на нее толстая соседка. – Ишь шуму наделал!

– К психиватру ево, к психиватру, – галдели вокруг.

– Пошли вон. Я сам себе психиатр! – гаркнул Ублюдов. Ему стало страшно жаль себя, и он чуть не расплакался. Его утешило только то, что огромный живот его был такой же довольный, как и прежде.

Ублюдова присудили – условно – к одному году исправительно-трудовых работ за нарушение общественного порядка и хулиганство. Но только жене он открыл свою душу.

– Врешь ты все, обормот, – ответила она ему. – Так я и поверила, что ты из-за четвертинки… Цельных десять лет пил… И вдруг… На девок небось заглядываться стал, дубина… Оттого и в петлю.

Кровь Нельсона

Ром на кораблях до сих пор называют кровью Нельсона.

Когда адмирал Горацио Нельсон погиб в Трафальгарском сражении, его тело отправили в Англию, чтобы устроить официальные похороны. Для сохранности труп героя поместили в корабельный чан с ромом, а выдача этого напитка команде была официально прекращена.

Однако по прибытии корабля в порт оказалось, что чан с погибшим адмиралом был «сухой, как лист». Матросы так скучали по рому, что тайком от начальства через соломинки выпили его.

Теперь неофициально корабельный ром называют кровью Нельсона. А что, звучит!

Владимир Гуга Бабушка

Е. А. Ш. и всем бабушкам на свете

Начались поминки. Родные и близкие покойной уселись за большим столом и c охотой взялись за водку, закусывая ее бутербродами с икрой, кутьей, вареными яйцами и жареной курицей.

Маришка несколько минут просидела смирно и даже поковыряла вилкой густую кашу с изюмом. Но потом ей стало скучно, и она принялась болтать ногами, сильно не достающими до пола. Наверху ей натирал шею воротничок траурного платьица, а внизу резали трусики.

– Веди себя как положено, – сделал замечание папа, – а то я тебя накажу.

– А как положено? – тут же нашлась Маришка. Ее личико игриво засветилось.

Папа кашлянул в кулак.

– Будто сама не знаешь, как положено.

– Пап, – не унималась девочка, – а куда уехала баба Женя и почему все говорят, что она усопла?

– Не задавай глупых вопросов, – мрачно ответил папа и поправил тяжелые очки, – если сейчас не понимаешь, значит, поймешь, когда вырастешь.

Маришка от тоски захотела покривляться в большом бабушкином зеркале, но оно оказалось занавешено черной тканью.