Читаем Рюрик. Полёт сокола полностью

— Майн либер манн! Ихь верде ауф дихь вартен!

— Нет, Ружена, скажи по-русски: «Я буду тебя ждать!»

— Йа буду тьебя шдать, — с сильным франкским выговором медленно вымолвила регина.

— Ну вот и славно, пока вернусь, постарайся научиться, гляди, как у твоего охоронца Вольфганга ладно выходит, борзо речь славянскую ухватил.

— Корошо, мой король, я будеть старайтся, — утирая выступившие слёзы, ответила девица.

<p>Глава 2</p></span><span></span><span><p>Ольг из Приладожья</p></span><span>

Словения. Приладожье. 858 г. Неудачное свидание 16-летнего Олега с Велиной. Отец девушки прогоняет его: «Сначала добро накопи!» Сестра Ефанда утешает брата. Приходит драккар викингов, они просят у старосты разрешения похоронить своих умерших. Ас-скальд поёт песню. Ольг вместе с 10 юношами из Приладожья нанимается к викингам гребцом в надежде заработать на свадьбу. Первое упоминание о Рароге. Морская служба. Воспитание викинга. Схватка с норманнами. Эсты спасают Ольга. Град Волин.

Юноша лет шестнадцати поглядел ещё раз на своё отражение в бочке с водой, поправил льняную рубаху с вышивкой по вороту. Новая рубаха немного топорщилась, расширяя его уже достаточно крепкие плечи и грудь. Зато поясок с обережными кельтскими рунами, что недавно для него соткала сестра, ладно охватывал стан. Порты не совсем новые, но и не старые, правда, из шерсти для зимы, но летние, которые всё время носил, для такого случая вовсе не годились.

— Ольг! — вышла на крыльцо девица лет тринадцати с зеленоватыми очами и белыми, заплетёнными в косу волосами. На ней была длинная — на вырост — рубаха из выбеленного полотна с вышивкой по вороту и на предплечьях. На шее — старинный кельтский оберег с разомкнутыми концами. — Куда ты вырядился, а порты отчего зимние надел? Опять к ней собрался? — глаза младшей сестрёнки заискрились от любопытства.

— Отчего обязательно к ней, так пройтись, да и только, — стараясь говорить беззаботно, молвил юноша. Он немного подумал и надел на голову берестяное очелье, которым обычно прихватывал свои длинные белесые, как у сестры, волосы во время работы.

— Это чтоб волосы не мешали, коли целоваться придётся? — ехидно прыснула сестрёнка и тут же шмыгнула обратно в дверь, потому что брат обрызгал её зачерпнутой из бочки пригоршней воды.

Проходя по улице, Ольг поздоровался с кузнецом, который отдыхал после нелёгкой работы на широкой колоде. Прошлым летом юноша у него был в подмастерьях.

— А что, Ольг, не решил ещё ко мне в ученики пойти, гляди, ведь так, как я, тебя никто не научит, — окликнул его закопченный мастеровой. — Вот уйду на покой, так ты первым кузнецом на всём Приладожье будешь, точно тебе реку!

— Дяька Кряж, разве мало у нас ребят крепких, вон Окунь, Валуй, Шульга…

— Ах ты ж, зелена медь! Да при чём тут крепкий не крепкий, — раздосадовался Кряж, — молотом махать любой здоровый дурень может, а вот кузнецом мало кто способен быть! А ты из кельтов будешь, ваш род завсегда железо разумел. Это ж, брат Ольг, волшба, а не ремесло. Вот как пришёл я когда-то к своему учителю, гляжу — маленький, сухонький, что твой гриб-сморчок, мыслю, какой же это кузнец? Мне-то виделся настоящий повелитель железа, чтоб косая сажень в плечах, грудь, что бочонок твой, и кулаки с голову младенца. Да после оказалось, что нету равных моему учителю в сём труде ковальском. Он мне всегда повторял: не тот кузнец, кто молотом стучит, а тот, кто душу железа зрит. — Очи Кряжа засияли, как всегда, когда он начинал речь о любимом деле, забывал тогда обо всём и мог долго и складно сказывать о своём промысле. Ольг хотел поскорее уйти, но понимал, что тем может обидеть словоохотливого кузнеца, которого все в Приладожье уважали за его мастерство и добродушный нрав.

— Помню, первый раз закладывал я руду в домницу, а учитель мой только глядел молча. Вдруг он мне, так же молча, подзатыльник отвесил. За что, говорю, я ведь всё сделал в точности, как ты в прошлый раз. А за это самое, речёт. В прошлый раз, когда мы домницу заряжали, сыро было и холодно, да и руда из другого места была, иная руда, понял? Запомни, речёт, всякий раз всё делается в нашем деле впервой, потому как руда, погода, уголь древесный, всегда иные. Да и крица одна для клинка гожа, а другая только для крюка или подковы. Волшебство работа наша, а не слепое повторение. Ведь в домницу не заглянешь, как в котёл, где кашу варят, и ложкой на вкус не попробуешь, а передержать или недодержать нельзя, не будет доброго железа! То-то, зелена медь! — Кузнец с досадой махнул рукой и пошёл обратно в свою кузницу, а Ольг заспешил своим путём.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Иван Грозный
Иван Грозный

В знаменитой исторической трилогии известного русского писателя Валентина Ивановича Костылева (1884–1950) изображается государственная деятельность Грозного царя, освещенная идеей борьбы за единую Русь, за централизованное государство, за укрепление международного положения России.В нелегкое время выпало царствовать царю Ивану Васильевичу. В нелегкое время расцвела любовь пушкаря Андрея Чохова и красавицы Ольги. В нелегкое время жил весь русский народ, терзаемый внутренними смутами и войнами то на восточных, то на западных рубежах.Люто искоренял царь крамолу, карая виноватых, а порой задевая невиновных. С боями завоевывала себе Русь место среди других племен и народов. Грозными твердынями встали на берегах Балтики русские крепости, пали Казанское и Астраханское ханства, потеснились немецкие рыцари, и прислушались к голосу русского царя страны Европы и Азии.Содержание:Москва в походеМореНевская твердыня

Валентин Иванович Костылев

Историческая проза
Виктор  Вавич
Виктор Вавич

Роман "Виктор Вавич" Борис Степанович Житков (1882-1938) считал книгой своей жизни. Работа над ней продолжалась больше пяти лет. При жизни писателя публиковались лишь отдельные части его "энциклопедии русской жизни" времен первой русской революции. В этом сочинении легко узнаваем любимый нами с детства Житков - остроумный, точный и цепкий в деталях, свободный и лаконичный в языке; вместе с тем перед нами книга неизвестного мастера, следующего традициям европейского авантюрного и русского психологического романа. Тираж полного издания "Виктора Вавича" был пущен под нож осенью 1941 года, после разгромной внутренней рецензии А. Фадеева. Экземпляр, по которому - спустя 60 лет после смерти автора - наконец издается одна из лучших русских книг XX века, был сохранен другом Житкова, исследователем его творчества Лидией Корнеевной Чуковской.Ее памяти посвящается это издание.

Борис Степанович Житков

Историческая проза
Хромой Тимур
Хромой Тимур

Это история о Тамерлане, самом жестоком из полководцев, известных миру. Жажда власти горела в его сердце и укрепляла в решимости подчинять всех и вся своей воле, никто не мог рассчитывать на снисхождение. Великий воин, прозванный Хромым Тимуром, был могущественным политиком не только на полях сражений. В своей столице Самарканде он был ловким купцом и талантливым градостроителем. Внутри расшитых золотом шатров — мудрым отцом и дедом среди интриг многочисленных наследников. «Все пространство Мира должно принадлежать лишь одному царю» — так звучало правило его жизни и основной закон легендарной империи Тамерлана.Книга первая, «Хромой Тимур» написана в 1953–1954 гг.Какие-либо примечания в книжной версии отсутствуют, хотя имеется множество относительно малоизвестных названий и терминов. Однако данный труд не является ни научным, ни научно-популярным. Это художественное произведение и, поэтому, примечания могут отвлекать от образного восприятия материала.О произведении. Изданы первые три книги, входящие в труд под общим названием «Звезды над Самаркандом». Четвертая книга тетралогии («Белый конь») не была закончена вследствие смерти С. П. Бородина в 1974 г. О ней свидетельствуют черновики и четыре написанных главы, которые, видимо, так и не были опубликованы.

Сергей Петрович Бородин

Проза / Историческая проза