Робаут Жиллиман: Владыка Ультрамара

— Я знаю, — кивнул Робаут и вновь подумал: «Хорошо». — А теперь давай покажем этим зеленокожим всю силу нашей культуры.

Гейдж задержался на мгновение, будто все еще прокручивая в голове детали нелегкого разговора. Жиллиман обернулся. На лице старого воина застыла маска мрачной решимости. Тени былой горечи аурой парили вокруг него.

А впереди он словно видел сгущающиеся тени будущей.

3 Озарение Потенциал Действительность

Рекурсия: теория и практика способны взаимно усиливать друг друга. Теоретически широкое применение теории на практике является ключом к наиболее полному раскрытию их обоюдного потенциала. Реализуется это посредством внедрения через эдикты и традиции теоретической и практической базы на всех уровнях организации — особенно в ситуациях, когда верный курс действия представляется очевидным. Именно в такие моменты возникают самые большие риски, но и открываются самые широкие возможности. Очевидность коварна. То, что кажется явным, требует самой строжайшей проверки. Согласованное применение теории и практики в подобных случаях впоследствии помогает справляться с любыми иными обстоятельствами.

Робаут Жиллиман «На пути к единству теории и практики», 111.54.xI

Палуба «Каваскора» завибрировала. Гиеракс чувствовал эту дрожь подошвами своих сапог и знал, что так отдаются толчки запусков десантных капсул. Сердцебиение ударного крейсера превратилось в барабанный бой войны.

Капитан находился на мостике. Пока другие воины Двадцать второго ордена прямо сейчас высаживались на Тоас, разрушители снова оставались на орбите — отвергнутые, скованные цепями запретов. Получил Нас четкий приказ или, что тоже весьма вероятно, своим умом пришел к такому решению — уже неважно. В конце концов, именно неприязнь лорда Жиллимана диктовала подобное отношение к разрушителям, а Пае был всего лишь исполнительным проводником воли примарха.

Гиеракс пришел на мостик, чтобы видеть все происходящее своими глазами и чтобы люди видели его самого. На кораблях ордена все прекрасно знали о сложившейся вокруг разрушителей ситуации. Сами воины не находили ничего постыдного в том, что примарх снова отказал им в праве показать себя на поле брани. Однако чувство глубокого разочарования, практически укоренившееся в двух ротах, выливалось в напряженность и недовольство во всем ордене. Гиеракс уже говорил на эту тему с Лахесом, чья Первая рота разрушителей базировалась на фрегате «Гордое пламя». Лахес сейчас тоже находился на мостике. Оба капитана пребывали на своих боевых постах, одновременно и с готовностью наблюдая за ходом операции, и демонстрируя непоколебимую гордость их рот.

Гиеракс стоял за кафедрой выступающего над мостиком стратегиума на виду у всех офицеров, техников и служителей. Наблюдая за обзорным экраном и слушая отчеты о запусках, капитан излучал непоколебимое спокойствие, словно высеченная из камня статуя. Он всецело сосредоточился на операции, не желая упускать из виду ни единой секунды битвы и зная, что его рота будет готова к немедленной высадке по первому приказу.

За его спиной раздались шаги. Гиеракс обернулся. В стратегиум вошел легионер Клетос. Как и у всех разрушителей, его доспех был выкрашен преимущественно в черный цвет. С отбытием других рот на кораблях ордена Немезиды остался только он — мрачный символ грубой, безжалостной, опустошительной войны.

«Цвет необходимости, — подумал Гиеракс. — Мы не вступаем в бой без веской причины. Но о нас невозможно забыть. Война не позволит».

Клетос отдал честь капитану.

— Вы хотели видеть меня.

— Прощупываю почву, — кивнул Гиеракс. — Как дела в роте?

Легионер склонил набок голову. Он не носил шлема и даже не пытался следить за выражением своего лица. В битве на Септусе XII, когда десантники угодили в ловушку псибридов в улье, легионер получил обширные ожоги, и его лицо превратилось в сплошное нагромождение лоснящихся рубцов. В отличие от Гиеракса, который постепенно пополнял свою коллекцию шрамов на протяжении службы, на Клетоса все увечья свалились в один момент. Правый уголок рта теперь был постоянно оттянут вниз, словно в вечной язвительной ухмылке — которая, впрочем, и раньше с его лица практически не сходила.

— При всем уважении, капитан, — буркнул Клетос, — думаю, вы и сами догадываетесь.

— Предпочитаю не гадать.