Robbie Williams: Откровение

Тем не менее по словам Роба в итоге фильм «Take That: под запись» — это «все-таки немного подстава». Главный повествовательный трюк в кульминации — четверо музыкантов сидят в отеле — сидят как на иголках, что заметно, — ожидая, придет ли к ним Роб или нет. Фильм как-то так дает понять, что и он сам вроде как знал такой сценарий, но сделал сознательный выбор не присоединяться к ним. А по правде если — то о таком повороте он и не подозревал. Он дал интервью, да, но у него и мысли не было присоединиться к бывшим товарищам в этом фильме. Помимо прочего, он знал, что если уж когда-нибудь он с Гари Барлоу и вновь окажется в одном помещении, то кинокамер там точно не будет.

На экране это все усилилось — после того, как им на камеру сообщили новость о том, что Роб не появится, — тем, что создатели фильма показали далее. Роба попросили записать послания для каждого из четырех, но ему сказали, что все члены группы такие послания друг другу записывают. Он сказал хорошие слова — примиряюще-извинительные Хауарду, Джейсону и Гари, Марку — прямые комплименты, но он не знал, что сказанное будет помещено в такой контекст: Вот ваш знаменитый товарищ по группе — он решил вас подвести, но несколько слов все-таки записал. Посмотрев эту программу, которая получила огромный телевизионный рейтинг и вернула популярность группы Take That, Роб расстроился.

«Хотел бы я заранее знать, что такое получится, — говорит он. — Тогда бы я, наверное, все по-другому сделал. Мне грустно, что меня не было в конце. Еще печально, что парней заставили поверить в мое появление на общей встрече в финале. Они ведь на самом деле подумали, что я сейчас в двери войду».

* * *

Ноябрь 2006 года

Неизжитые чувства Роба по поводу времени в Take That никогда далеко не уходили, но документальный фильм, похоже, всколыхнул их с новой силой. Особенно та часть, где Найджел Мартин-Смит сказал: «Ну чего ж я сделал-то? Что я сделал, Роб? Я тебя вытащил из Сток-он-Трента… Я его сделал популярным… посмотрите, где он сейчас… Я ему карьеру обеспечил, как мне это представляется».

Вопрос Найджела — Ну чего ж я сделал-то? — задан настолько впрямую, что Роб посчитал себя обязанным ответить. В Мексике, занимаясь продвижением нового на тот момент альбома Intensive Care, Роб сел и написал своему бывшему менеджеру очень длинное письмо. «Меня просто прорвало, — говорит он, — я пока письмо писал, рыдал всю дорогу. Наляпал ошибок орфографических и абзацев бессмысленных наставил, но поправить даже ничего не мог, отправил как есть».

Пишу просто потому, что воспоминания нахлынули снова, так что уж потерпи меня. Почти все, что ты сделал, заблокировано. Но ради данного имейла и твоего замечательного совершенно вопроса — что я сделал? — постараюсь напрячься и покопаться в самых темных чуланах моего мозга. Давай посмотрим, что в ящике Пандоры.

Оказалось, что ящик Пандоры битком набит: наружу вырывались горькие, злые, мрачные воспоминания одно за другим, а еще и цепочка очень конкретных, в деталях описанных, инцидентов с разъяснениями чувств Роба по каждому из них. Иногда ты пишешь что-то, прекрасно понимая, что адресат твои слова поймет так, как тебе нужно, потому что начать с того, что если б твои слова вообще до него доходили бы, то и не возникало бы тех ситуаций, что ты описываешь.

Но даже при этом каждое слово нужно произнести.

Излив все, Роб послал текст электронной почтой Найджелу Мартину-Смиту. Ответа не получил.

Но письмо это он также послал и четверым своим бывшим коллегам по группе. И со временем то, что до него дошло — прямо или косвенно, — станет самым важным вообще. Потому что он все это долгое время оставался наедине со своими воспоминаниями и своей правдой о том, что имело место, и более всего он нуждался в том, чтоб ему сказали слова, которые теперь стали долетать до него:

Да. Это все происходило.

* * *