Роберт Бернс в переводах С. Маршака

В маленьком приморском местечке Брау, пышно называвшемся «курортом», в неуютном чужом доме провел Бернс последний месяц жизни. Его приятельница, Мария Риддель, узнав, что он скучает, прислала за ним коляску и настояла, чтобы он приехал к ней пообедать. «Когда он вошел в комнату, — писала она впоследствии, — меня поразил его вид. Первые его слова были: «Ну, сударыня, нет ли у вас поручений на тот свет?» За столом он почти ничего не ел. Видно было, что забота о семье тяжело гнетет его. Но еще больше тревожился он о своей литературной судьбе, особенно о посмертном издании стихов. Он горько сетовал, что не успел привести в порядок свои рукописи: сейчас он уже был не в силах заняться этим. В беседе он очень оживился и успокоился. Редко я видела его таким мудрым и сосредоточенным. Мы расстались в сумерки. На следующий день мы снова увиделись и распрощались, чтобы никогда больше не встретиться...»

Двенадцатого июля — за десять дней до смерти — Бернс с ужасом узнал, что на него подали в суд за долги. Впервые в жизни он обратился за помощью к родственникам:

«Дорогой кузен, — писал он, — когда ты предлагал мне денежную помощь, я и не думал, что она так скоро может понадобиться. Мерзавец-лавочник, которому я должен значительную сумму, забрав себе в голову, что я помираю, возбудил против меня процесс. Все, что от меня осталось — кожу да кости, — непременно бросят в тюрьму. Не можешь ли ты оказать мне услугу и обратной почтой прислать десять фунтов? Ах, Джеймс, если бы ты знал мое гордое сердце, то посочувствовал бы мне вдвойне. Не привык я просить... Мой врач говорит, что тоска и угнетенное настроение — половина моей болезни. Представь же себе мой ужас, когда затеялось это дело! Если бы его уладить, мне стало бы легче. Надеюсь, ты меня не подведешь. Р. Б.

Прости, что я еще раз напоминаю: вышли деньги обратной почтой. Спаси меня от ужасов тюрьмы!!»

Восемнадцатого июля Бернс вернулся домой. В страхе, что он умрет раньше, чем Джин родит, он пишет ее отцу: «Бога ради, пришлите немедленно к нам миссис Армор (мать Джин). Моя жена может родить каждую минуту. Господи боже! Каково ей, бедняжке, в таком положении остаться одной без друга! Я вернулся с морских купаний сегодня, и мои друзья готовы уверить меня, что мне стало лучше. Но я знаю и чувствую, что силы мои подорваны и болезнь окажется смертельной...»

Но и в последние часы жизни Бернс не хотел сдаваться. Когда к нему вошел верный Сайм, он с усилием поднялся с подушек и, крепко сжав руку друга, сказал твердым голосом: «Мне сегодня гораздо лучше… Скоро я поправлюсь, потому что я вполне владею своими чувствами и мыслями. Но вчера я уже решил, что умру».

Вскоре он впал в беспамятство, громко звал Гильберта, Сайма и даже пытался встать. Всю ночь доктор Максвелл просидел у постели больного. На рассвете Джесси Дьюаре привела четырех сыновей проститься с отцом. Только старший — девятилетний Бобби — понимал, что отец умирает. В пять часов утра, двадцать первого июля тысяча семьсот девяносто шестого года, тридцати семи лет от роду, Роберт Бернс скончался. В тот день, когда его хоронили, Джин родила пятого сына.

И только после смерти поэта Шотландия поняла, кого она потеряла. Бернса провожали с воинскими почестями и целую милю, до самого кладбища, гроб несли на руках. В это время кузен Джеймс «с обратной почтой» прислал десять фунтов, а эдинбургские друзья — обещание перевести Бернса на другую, выгодную и спокойную работу. Но было уже поздно: поэт ушел туда, «где негодяям не дано творить зло, а усталым уготован отдых», как писал он когда-то о своем отце.

О Джин и детях позаботились друзья — в первую очередь Сайм. Он открыл подписку и собрал для них довольно большую сумму. Дети получили возможность учиться, и Джин, дожившая до восьмидесяти лет, с гордостью смотрела на своих сыновей, ставших образованными людьми.

С большой радостью следили друзья поэта, как все ярче разгорается посмертная слава Бернса.

Нет надобности рассказывать, что слава эта вышла далеко за пределы Шотландии. Многие английские поэты считали Бернса своим учителем. Один из величайших лириков Англии — Китс посвятил его памяти свой лучший сонет. Байрон взял эпиграфом к одному из своих стихотворений строки Бернса, которые потом перевел Лермонтов. В библиотеке Пушкина сохранился томик Бернса, — правда, он разрезан только до двадцать третьей страницы — видно, Пушкину нелегко было читать стихи, где так много шотландских слов.

Многие русские поэты переводили Бернса. Но особенно широкую известность он завоевал в последнее время, в переводах С. Маршака. В этих переводах Бернс заговорил на чужом языке со всей свободой, присущей оригиналу, и нашему читателю стало близко и понятно отношение Бернса к труду, к свободе, к любви и дружбе, к значению и назначению человека на земле. По этим переводам мы познакомились и с Бернсом-лириком, и с Бернсом-сказочником, блестящим импровизатором, автором разительных эпиграмм, мастером стихотворных писем и посланий.