Роберт Капа. Кровь и вино: вся правда о жизни классика фоторепортажа…

Капа поселился в отеле Bristol – единственном уцелевшем из многих знаменитых элегантных отелей Будапешта. Клерк за конторкой внимательно изучил паспорт и спросил, был ли он когда-нибудь в Голливуде. Нет ли у него там полезных связей? Вопрос напомнил ему о его первом приезде в Америку, когда на острове Эллис, самом крупном пункте приема иммигрантов в США, столь же любознательный клерк спросил его, бывал ли он когда-нибудь в Москве.

При поселении Капе дали скидку на его номер и адрес бара, где он мог найти последние следы буржуазного декаданса в Будапеште. Поздно ночью он добрался до этого бара и поболтал с его владелицей, 25-летней красавицей Анной, которая пожаловалась ему, что при коммунистах жить невыносимо скучно и невозможно делать бизнес. Капа сфотографировал ее: сигарета, фальшивые драгоценности, сексуальный черный топ. У нее были красивые полные губы, блестящие темные волосы и тревожный взгляд. Анна происходила из аристократической семьи и была прекрасной наездницей – до той поры, пока нацисты не увели у нее лошадей, а коммунисты не отняли владения. Анна рассказала Капе, что попыталась уехать из Венгрии, но ее задержала полиция. Теперь она ждала паспорта…

К двум часам ночи Капа почувствовал прилив сентиментальности и попросил Анну прогуляться с ним по берегу Дуная. Там, под мерцающими фонарями, он когда-то очаровывал своих первых девушек; сегодня то же произошло и с Анной… Несколько месяцев спустя он хвастался друзьям в Париже, что переспал с настоящей венгерской особой голубых кровей. До войны, говорил он, человек его круга должен был ломать перед Анной шапку и обращаться к ней не иначе, как «ваша светлость графиня Фехервар».

На следующее утро Капа вышел из отеля Bristol, обвешанный фотоаппаратами «Лейка». Кругом гремели взрывы: это подрывники сносили руины соседних гостиниц. После каждого взрыва над головами прохожих пролетал град кирпичей. Капа отправился на улицу Ваци, когда-то самый элегантный торговый район в Будапеште, если не во всей Европе. В детстве он общался там с еврейским мальчиком по имени Шандор, который работал в магазине у меховщика. Из каждых двадцати евреев Венгрии Холокост пережил только один, поэтому Капа удивился, увидев Шандора на прежнем месте, но был потрясен его обликом: волосы выпали, а ужас пережитого избороздил его лицо глубокими морщинами. Шандор был узником в лагере смерти, потом сидел в тюрьме у русских, а теперь жил тем, что подновлял износившиеся меховые изделия некогда богатых дам…

Через несколько дней в Будапеште Капа встретился с другим своим старым другом, писателем Дьёрдем Маркошем. Капа выступил перед ним в своей обычной роли балагура, плавно переходившего от одной занимательной истории к другой. Он рассказал Маркошу, что когда-то был десантником и во время прыжка оказался на дереве, потому что его парашют зацепился за ветви. Не зная, где он находится – за линией фронта или нет, Капа спокойно висел на стропах парашюта, потягивая из бутылки шотландский виски, пока его не сняли с дерева. В другой истории Капа поведал о том, что однажды он встречался с Рузвельтом и, когда президент спросил его, нельзя ли как-то ему помочь, Капа якобы ответил: «Да, дайте мне паспорт!»[4]

Лишь когда ночь уже подходила к концу, Капа признался Маркошу, что с 1931 года он является перемещенным лицом и все еще мотается по миру с паспортом беженца. Фактически он с семнадцати лет только и делал, что перемещался из одного отеля в другой, из одной зоны боевых действий в другую.

– И что ты будешь делать сейчас? – спросил Маркош.

– Что может делать безработный репортер? – пожал плечами Капа. – Буду ездить, где только могу.

– Так ты что, по-прежнему ищешь приключений? – продолжал Маркош. – Не хочешь признать, что в глубине души ты по-прежнему авантюрист, ты ловишь кураж от войны?

– Да ты с ума сошел! – огрызнулся Капа. – Я ненавижу насилие, а больше всего ненавижу войну[5].

Эндре Фридман родился 22 октября 1913 года. У новорожденного были густые черные волосы и лишний мизинец на одной руке. Эти отклонения лишь упрочили веру его матери Юлии в то, что ее сына ждет особая судьба, что Яхве сделал его одним из избранныхⁱ.

Самые ранние воспоминания Эндре были связаны с мировой войной и постоянными ссорами между родителями. Ему было меньше года, когда Венгрия вступила в Первую мировую, или, как тогда говорили, в Великую войну 1914–1918 годов, на стороне немцев. И до самого бегства Эндре из Венгрии по политическим мотивам в 1931 году не было недели, когда бы его родители не ругались друг с другом – как правило, причинами служили неистребимая страсть отца к азартным играм и как следствие его постоянная ложьⁱⁱ.