Робеспьер

Другое обвинение перекладывает на народного представителя ответственность за судебные репрессии. Когда закон 22 прериаля был отменён (1 августа-14 термидора), именно Робеспьеру приписывают план уничтожения десятков тысяч граждан. С конца августа памфлетисты также упоминают его подручных, "робеспьеровцев" или "робеспьеристов", это "охвостье" Робеспьера, которое вызывает беспокойство. Обвинения скапливаются; в большой список парижская полиция тщательно записывает личности предполагаемых сообщников, имена их разоблачителей, лидеров обвинения и доказательства против обвиняемых. За несколько дней чернеют тридцать девять страниц. Ещё несколько месяцев, и атака достигает некоторых участников 9 термидора: Бийо-Варенна, Колло д'Эрбуа, Барера… Они должны оправдываться в свою очередь. Тем не менее, в памфлетах и на гравюрах Робеспьер в большей степени, чем другие, остаётся кровопийцей, одержимым гильотиной, готовым принести в жертву всех своих современников. Вот он, изображённый выжимающим сердце над чашей, которую он готовится поднести ко рту. Вот он, гильотинировавший палача, который только что опустошил Францию. В 1797 г., на этот раз, его представляют гордо показывающим Смерти закон о подозрительных – разработке которого он всё же чужд – и закон 22 прериаля; другие деятели репрессий сопровождают его в этом похоронном марше (Кутон, Марат, Эбер, Шометт, Фукье-Тенвиль, Карье, Лебон…), но только он один опирается на косу.

Без сомнения, успеху этих построений способствовали шаги члена Конвента: его постоянный призыв наказать виновных, его определение террора-принципа (5 февраля 1794-17 плювиоза II года), его суровость в лоне Комитета общественного спасения, его поддержка закона 22 прериаля… Отождествление Робеспьера с террором оказалось столь успешным, потому что явление, кажется, заканчивается с его казнью. Не писали ли так до очень недавнего времени? Не пишут ли так всё ещё? 9 термидора положило конец террору! Разве вещи могут быть такими простыми? Если это событие вызывает обновление Комитетов, открытие тюрем и постепенное ослабление репрессий, оно не отменяет ни закона о подозрительных, ни правосудия чрезвычайной ситуации или революционного правительства. Изменение постепенно и, в сентябре и декабре 1794 г., в освобождённом Валансьене, представитель Лакост ещё может заменять приходы секциями и сурово судить сообщников захватчика и эмигрантов; за несколько месяцев валансьенская комиссия вынесла постановления о семидесяти казнях. Недостаточно провозгласить, как термидорианские победители, что "справедливость" заняла место "террора", чтобы этот последний исчез…

Тем не менее, как и во время арестов Эбера и Дантона, страна, кажется, соглашается с официальной интерпретацией; вероятно, вспоминают обвинения Робеспьера в диктатуре, циркулировавшие летом 1791 г., летом 1792 г., а затем многократно повторявшиеся в следующие месяцы. Десятки поздравительных адресов ежедневно прибывают в бюро председателя Конвента, как если бы популярности Неподкупного никогда не существовало. Здесь мы находим обвинения триумвирата (Лилль), "фракции честолюбивых и тиранических людей" (Сарсель), но особенно Робеспьера: "Граждане представители, приветствуемые народным обществом Страсбурга, новый Кромвель [sic][347] заседал среди вас! Робеспьер, под маской лицемерной популярности, осмелился притязать на абсолютную власть! Без сомнения, его уже нет, этого дерзкого врага свободы!" Немногие несогласные голоса дают себя услышать. Можно только лишь упомянуть тех троих недовольных, которые нападают на распевающего "куплеты против тирана Робеспьера"; они были арестованы (31 июля-13 термидора). Можно упомянуть ещё одного разочарованного, генерала Бонапарта; тронутый смертью Огюстена, он убеждён, что братья Робеспьеры были уничтожены, потому что они намеривались завершить Революцию.

И всё же, сомнение закрадывается очень быстро. Отклики события более сложные, чем позволяет думать единство реакции. "Курье франсэ де Филадельфи" ("Французский курьер Филадельфии") задаётся вопросом: "Погиб ли Робеспьер из-за усилий партии, которую он считал виновной, и которую хотел наказать? Пал он жертвой своего честолюбия? Стремился ли он к диктатуре, как об этом в течение долгого времени заявляли его враги, которые, быть может, были сами врагами Франции?" Становятся возможными любые рассказы; повторяются любые воспоминания о событии, человеке, его жизненном пути, с момента их возникновения в 1790 г. Для Тальена, Робеспьер усилил свою абсолютную, незаконную и бесконечную власть при помощи "системы террора" (1794); Жозеф де Местр, всё же враждебный к Революции, со своей стороны полагает, что революционное правительство и "режим террора" не были созданием Робеспьера, Колло д'Эрбуа или Барера, а были плодом обстоятельств (1797). По мнению Тальена, Робеспьер готовился уничтожить тысячи людей; для Бонапарта, он был казнён за то, что желал комитета милосердия (1797)!