Робеспьер

Более того, как поверить, что Мари Гросхольц или любой другой человек мог бы приблизиться к трупу, взять отрубленную и израненную голову, сделать с неё слепок? В то время, как правительство желает, чтобы тело исчезло под негашеной известью, в то время, как оно боится создания памятных мест, мог ли палач разрешить подобное? К тому же, многие детали маски Тюрбри должны были бы удивить. Доклад санитарных инспекторов, осмотревших Робеспьера за несколько часов до его казни, уточняет, что они "прежде всего, заметили отёк по всему лицу, наиболее значительный слева (раненная сторона); также имелась эрозия кожи и кровоизлияние под глазом с той же самой стороны". И ничего из этого не было бы заметно на маске? Никакого отёка, никакой деформации, никакого ясно обозначенного места ранения? На самом деле, маска фальшивая; она больше сообщает нам об увлечении Робеспьером в XIX веке, чем о самом Робеспьере; она принимает участие в создании легенды.

Здесь могла бы начаться история мифа

Недели и месяцы, последовавшие за 9 термидора, с полным правом представляли, как странный период написания истории Революции. Для членов Конвента речь шла о том, чтобы придать смысл событию, которое они спровоцировали, придать ему законность, связав его со свержением королевской власти, изгнанием жирондистов, главными этапами борьбы фракций; речь шла также о том, чтобы избежать насилия, подобного весеннему, и вскоре выйти из террора, сбросив на других всю ответственность за времена чрезвычайного положения, ныне осуждаемые. Существует термидорианский рассказ о последних месяцах и "падении" Робеспьера. Но может ли быть этого комментария достаточно? Не рискует ли разоблачение чёрной легенды термидорианского происхождения показаться в большей степени защитой побеждённого, чем объяснением? К тому же, напоминание о её создании post mortem[346] не позволяет понять, почему она закрепилась так широко; отсюда также не становится понятнее, почему из многочисленных обвинений, выдвинутых против Робеспьера летом 1794 г., только обвинение, касающееся его ответственности за насилие II года, прочно закрепилось и почему, даже по сей день, оно кажется само собой разумеющимся. Если бы эта идея основывалась только на пропаганде победителей 9 термидора, разве была бы она такой незыблемой?

В действительности, термидор не вызвал развенчания образа Робеспьера, он его усугубил и завершил, он внушил его большинству. Робеспьера-Брута или Катона, готового пожертвовать собой ради общественных интересов, отныне заменяет Робеспьер-Цезарь, Кромвель или Перикл, отобравший свободу ради удовлетворения своего честолюбия. Безусловно, превращение зависит, по большей части, от термидорианской пропаганды, но оно было обеспечено жизненным путём Робеспьера и часто деформированным восприятием его власти в лоне Конвента, Комитета общественного спасения или в Якобинском клубе. Более того, как справедливо отметил Марк Булуазо, оно также объясняется атаками, начатыми против Робеспьера в предшествующие годы. Многие обвинения, утверждённые термидором, распространялись в течение долгих месяцев, и, таким образом, многие современники были готовы их услышать и поверить им.

Немедленные интерпретации события всё же не отсылают однозначно к предшествующим обвинениям в адрес Робеспьера; они вписываются в момент. Объяснение правительственных комитетов дано Барером. Вечером 9 термидора, в то время, как остаётся некторая неопределённость, он разоблачает "заговор", сплетённый "узурпаторами общественного мнения". На следующий день он дополняет свой анализ. Обозначая троих лидеров, Робеспьера, Кутона и Сен-Жюста (триумвират), он останавливается на ответственности первого: "Таким образом, вот опасности, которым гордыня, дух господства и яд деспотизма подвергают свободу! Одному единственному человеку не удалось разорвать родину, одной личности не удалось разжечь огонь гражданской войны и заставить увянуть свободу […]". Поскольку он властвовал над общественным мнением, поскольку он контролировал основные винтики правительства, утверждает Барер, Робеспьер был деспотом. 29 июля (11 термидора), он добавляет, что Робеспьер не смог бы доминировать без своих сообщников; он оставил за собой Париж, тогда как Кутон и Робеспьер младший будто бы господствовали на Юге, а Сен-Жюст на Севере.