Тем временем, Конвент подготовил ответный удар. Он декретировал, что мэр Леско-Флёрио, муниципальные чиновники и нотабли Коммуны, "участвовавшие в мятеже и принявшие в своё лоно лиц, которых постановлено арестовать, объявлены вне закона". Он делает то же самое в отношении пятерых депутатов, провозглашённых "мятежниками". Конвент также мобилизовал вооружённую силу, отданную под командование народного представителя Барраса. Ночью большинство секций склоняется на их сторону. Люди здесь, чтобы защитить свои подступы, а другие маршируют к Ратуше, где в комнате наверху, исполнительный комитет тщетно пытается вызвать восстание в Париже.
Решимость Коммуны тверда? Не цитировали ли столько раз это любопытное и неоконченное воззвание к гражданам квартала Робеспьера, хранящееся сегодня в музее Карнавале: "Мужайтесь, патриоты секции Пик. Свобода торжествует. Повсюду народ выказывает себя достойным своего характера. Пункт сбора в Коммуне, где храбрый Анрио [
Всё завершается в ночь с 9 на 10 термидора. Вход сил Конвента в Ратушу вызывает смятение: Сен-Жюст арестован, Леба кончает с собой выстрелом из пистолета, Огюстен Робеспьер выпрыгивает из окна, как и Анрио, либо чтобы убежать, либо чтобы умереть, тогда как Кутон, вытащенный из своего инвалидного кресла, спущенный с лестницы, тяжело ранен. А Робеспьер? Пуля попала ему в левую щёку и раздробила челюсть. Ночью восставшие поверили в попытку самоубийства ("Робеспьер застрелился!"), и этот тезис был представлен Барером и Куртуа Конвенту. Но как не удивиться, что он не вставил пистолет в рот? Существует и другая версия, также вызывающая вопросы. Утром 10 термидора Леонар Бурдон представляет Собранию жандарма Мерда (он предпочитает называть себя Меда), который будто бы разоружил Робеспьера и Кутона. Несколько лет спустя этот человек рассказывал, что, согласившись на секретный приказ, он проник в залу исполнительного комитета и узнал Робеспьера, сидевшего в кресле; Мерда бросился к нему, угрожая ему своей саблей и приказывая ему сдаться. Из-за его сопротивления, жандарм якобы выхватил пистолет, прицелился в грудь и… попал в челюсть. Ещё раз, источники не позволяют отдать предпочтение одной версии над другой, ни поддержать третью, более позднюю, которая предполагает, что Робеспьер ранил себя в ходе завязавшейся борьбы.
Какой бы вариант не выбирали авторы 1790-х гг., они сходятся в желании подчеркнуть высокомерие или трусость "тирана" перед лицом несчастья. Если они упоминают попытку самоубийства, то не для того, чтобы поставить её в один ряд с действиями Брута или Катона, как некоторые республиканцы XIX века; в 1797 г. в своей "Тайной истории" Паже пишет: "Робеспьер, который утром, когда постановили его арестовать, размахивал перочинным ножом в руках, которым он не осмелился себя проткнуть, либо из трусости, либо потому что он ещё надеялся восторжествовать, выстрелил в себя из пистолета, и этот выстрел только наказал его в орган речи, которым он злоупотреблял". Во второй традиции недостойное поведение "диктатора" ещё проще описать: "Робеспьер, столь же трусливый, сколь и жестокий, - пишет Дезэссар, - спрятался в одном из залов Мэзон-Коммюн. Его нашли там бледным и дрожащим, прижавшимся к стене. Один жандарм, заметив его, произвёл в него два выстрела из пистолета, один из которых сломал ему челюсть" (1797). Рассказы об аресте, а затем о казни Робеспьера уже обременены проблемами памяти.