Робеспьер

Связь Робеспьера с народом образовалась, начиная с его пути адвоката, и приобрела большое политическое значение во время битв и споров в Артуа в 1789 г.; она усиливается и трансформируется после июльских и октябрьских дней. Теперь народ – это смысл его революционной борьбы; борьбы за его свободу, за его счастье и признание его достоинства, за которое Робеспьер вступает в бой. Не имеющее ясного определения, это слово, всё же, вскоре охватывает всё, что не является "аристократией", эту униженную часть нации, о своём уважении к которой он неоднократно напоминает; Робеспьер допускает эту многозначность и умеет на ней играть. Так в августе 1794 г. член Конвента Дону жалуется, что он исказил "значение слова народ, приписывая наименее образованной части общества свойства и права всего общества в целом". Терпеливо, с помощью защиты этого "народа" с неопределенными очертаниями, рассматриваемого как "незыблемая опора свободы", Робеспьер создаёт новую ethos. Позиции, занятые им с начала 1790 г. заслуживают ему звание "истинного друга", "верного защитника" или "оратора" народа.

В его борьбе одно заседание Собрания заклеймило его, даже оскорбило его. Это было заседание в среду 21 октября 1789 г., две недели спустя после версальских дней, которые испугали некоторых депутатов. В то время как молва приписывает нехватку продовольствия спекулянтам или, ещё хуже, маневрам "аристократов", желающих погубить Революцию, моря голодом парижан, булочник Франсуа был обвинён в утаивании хлеба. На него набросилась недоверчивая толпа и повесила на фонаре, и городское управление не смогло помешать совершиться непоправимому. Тотчас же депутация коммуны была принята Собранием, где она предложила защитить скупщиков и издать закон о военном положении, который позволял бы восстанавливать порядок силой. Предложение поддержано Барнавом, затем Рикаром де Сеалем, который, чтобы успокоить население, требует, чтобы было оказано содействие созданию "верховного трибунала для преступлений, оскорбляющих нацию". Но, тогда как Петион высказывается за "менее суровый" закон о военном положении, Бюзо и Робеспьер впрямую противятся этому.

В тот день речь Робеспьера не остаётся незамеченной, была ли она одобрена или нет: "Г. Робеспьер защищал дело народа со свойственной ему энергией", - пишет обозреватель; "Никогда он не говорил так хорошо, поддерживая такие плохие принципы", - пишет другой. "От нас требуют солдат! – негодует Робеспьер. – […] Ведь это значит: народ возмущается, требует хлеба, а у нас его нет, а потому надо истребить народ"[86]. Вместо закона о военном положении он предлагает вернуться к корню зла и выяснить, почему народ голодает, и почему ищут способ, как наказать его за ошибки. Убеждённый, что, как и 14 июля, как и 5 октября, свободе угрожает ужасный "заговор", он предлагает отнять её у врагов Революции. Как Рикар, Бюзо и другие, он требует трибунала, чтобы судить истинных виновных; однако он добавляет, что им не может быть тот Шатле, которому Собрание недавно доверило власть осведомлять, издавать постановления и производить следствие против врагов нации (14 октября). Он должен быть составлен из судей-патриотов, которые не были бы судьями Старого порядка. Меры, принятые к концу заседания, не могут удовлетворить Робеспьера. Безусловно, Собрание озабочено снабжением; но оно принимает закон о военном положении, позволяющий, при необходимости, стрелять по толпе – с необычайной скоростью его санкционируют в тот же день. Собрание также использует его, чтобы "временно" дать полномочия судить преступления за "оскорбление нации" парижскому Шатле. Это "временно" продлится год.

В ожидании нового обсуждения и отмены закона о военном положении (которая произошла в июне 1793 г.), Робеспьер намерен из принципа, во имя строгого соблюдения закона, согласиться с решениями Собрания. Он объясняет жителям Артуа, что этот закон был создан не против народа, а против его врагов; ему хотелось бы в это верить… В Собрании в это время он не прекращается выступать против предложений о восстановлении порядка силой. В течение зимы, когда волна нападений на замки нарушает спокойствие на юго-западе королевства, он упорно отказывается от всех суровых мер. В тот день, когда аббат Мори, талантливый оратор "Чёрных", требует выступления армии против "разбойников", он отвергает слово "разбойники" и напоминает, что "люди, разум которых помутился от воспоминаний о перенесенных страданиях, не являются закоренелыми преступниками"[87]. Робеспьер предостерегает: "Мы должны опасаться, как бы эти беспорядки не послужили предлогом, чтобы вложить страшное оружие в руки, способные обратить его против свободы"[88]. Соглашаясь с бретонцем Ланжюине, он рекомендует применить все средства умиротворения и увещевания прежде, чем использовать силу (9 февраля 1790 г.). Но волнения не утихают.