Элизабета. Под нашими окнами?
Анриетта. Ты же видишь, как мимо вас по улице проезжают телеги с осужденными.
Элизабета. Нет, нет, ничего не вижу, ничего не видела.
Элеонора. Наш добрый отец, благодарение богу, никогда не разрешал нам смотреть на этих несчастных. Когда их везут мимо, ставни всегда затворены наглухо.
Анриетта. Но ведь сердце ваше не глухо. Вы не можете не знать, куда везут телеги свой страшный груз, вам должно быть известно, что руки наших близких причастны к этому.
Элизабета
Анриетта
Элизабета
Элеонора. Все они исполняют свой тяжкий долг с болью в сердце, Анриетта, ты же знаешь. Я часто вижу, как жестоко страдает Максимилиан, хотя он и молчит, чтобы не огорчать меня. Никогда я не позволю себе, как ты, неосторожная, усугубить его муки, омрачить своими тревогами чело возлюбленного.
Анриетта. Неужели призыв к милосердию может огорчить его?
Элеонора. Требуется немало сил, чтобы нести бремя вершителей правосудия. Это необходимо для спасения Республики. Неужто нам ослаблять их волю?
Анриетта. Да разве я хочу видеть их слабыми? Но я не хочу, чтобы мой Сен-Жюст был менее справедливым. Пусть будет более справедливым, более достойным своего славного имени, более человечным.
Элеонора. Неужели ты думаешь, что этих людей надо учить любви к человечеству, к обездоленному человечеству? Ведь они трудятся ради его освобождения, ради его славного будущего! Ему они посвятили ныне свое счастье, а может, и самую жизнь!.. Полно, наш долг утешить их своей нежной заботой, успокоить, укрепить их веру, — вот чего они втайне молят у нас. Я читаю в их сердцах печаль, порою даже сомнения... хотя эти гордые люди стараются казаться непреклонными и скрыть от нас свою бесконечную усталость...
Анриетта. Ты думаешь? Правда? Даже мой Сен-Жюст? Он так суров!
Элеонора. Он только кажется суровым, как многие молодые люди. Это броня. Разве ты не видишь, какая скорбь в его глазах?
Анриетта
Элизабета. А мой Филипп ничего от меня не скрывает. Он говорит мне все, я говорю ему все и знаю, как он добр и благороден. Зачем я стану мучить его?
Анриетта
Элеонора. Он вернется!
Анриетта. Нет, он не из тех, кто прощает. Я-то знаю его. Ведь я не поверила в него, не пошла за ним слепо и покорно, а он не допускает колебаний в той, кого избрал своей подругой. И как бы я ни любила, как бы ни страдала от его отчуждения, я даже и теперь неспособна стать такой, как он требует.
Элеонора. Оба вы упрямы и своенравны, как дети. Но я уверена, вы полюбите друг друга еще горячее. Ссорьтесь, упрямьтесь, безрассудные. Настанет день, когда вы будете целовать ушибы, нанесенные друг другу.
Входят Робеспьер и Леба. Элизабета радостно вскрикивает от неожиданности и бросается в объятия мужа.
Робеспьер
Элизабета
Элеонора
Элизабета. Пускай уважают мои права!
Робеспьер
Элизабета. Ну, разумеется! Это моя собака — никому не отдам!
Анриетта. Балованный ребенок!
Робеспьер. Такая уж она от природы. Такой мы ее и любим.
Анриетта. Это верно. Она счастливица, и она права. Виноваты только неудачники.
Робеспьер
Анриетта. Разве вы знаете?
Робеспьер. Я знаю, что у него, как и у вас, благородная душа. И верю в вас обоих.
Анриетта