Робинзоны Вселенной

— Точно, — кивнул Том. — Чем больше я об этом думаю, тем больше мне кажется, что эти типы объявились здесь не с Земли.

— Просто голова идет кругом, — сказала Мэри. — С каждым днем наше положение становится все загадочнее и загадочнее.

— Есть вероятность, — заметил Авери, — что это аборигены. А в этом случае мы с вами — чужаки… и тогда то, что они сделали с нашим лагерем, в некотором смысле понятно.

— Нет, — со странной убежденностью возразила Мэри. — Эта планета нейтральная территория. Нас всех сюда привезли — и нас с вами, и их. И всех, кто здесь еще есть.

— Почему ты так думаешь? — удивился Авери.

— Так получается, — с типичной женской логикой ответила Мэри. Должна существовать некая система… я не могу объяснить… но как–то все должно получаться, складываться вместе… А те, кто привез нас сюда — они наблюдают за происходящим в какую–нибудь небесную замочную скважину… Так мне кажется. Не знаю уж, есть ли в этом хоть какой–то смысл.

— Смысла в этом полным–полно, — усмехнулся Авери. — Такого смысла, что мне даже не по себе.

— Ну, раз уж у нас зашла речь о всяких удивительных открытиях, сказала Барбара, поворачиваясь к Авери, — то мне помнится, кто–то хотел нам кое–что рассказать…

— Боюсь, вы мне просто не поверите, — покачал головой Авери.

— Вряд ли мы услышим нечто более фантастическое, чем история, рассказанная Томом.

— Судите сами, — и Авери описал своим товарищам светящуюся сферу, свою реакцию на нее, и то, как она внезапно исчезла, оставив после себя лишь тихий звон лопающегося стекла. Однако он не стал упоминать землю, которую, как ему показалось, он видел на горизонте. Она совершенно явно не имела никакого отношения к тому, что с ними происходило.

— Сдохнуть можно! — не выдержан Том. — Чем дальше в лес, тем страньше и страньше… Ты уверен, что она была на самом деле?

— Разумеется, нет, — ответил Авери. — Как здесь можно быть хоть в чем–то уверенным? Но я готов поклясться, что видел ее вот этими самыми глазами.

— Может, это такой воздушный шар, — предположила Мэри. — А внутри кинокамеры, или еще что–нибудь подобное…

— Точно, — кивнул Авери. — Воздушный шар с температурой поверхности, как у расплавленного металла. Воздушный шар, который ни с того, ни с сего взял да и исчез — вместе с камерами и всем прочим — не оставив на песке даже вмятины.

Некоторое время, углубившись в странный, абсурдный и немного страшный мир возможного, все молчали. Бесцельные и бессмысленные размышления, ибо абсурдны и странны были сами факты, а значит, степень невероятности возможного объяснения приходится оценивать по сравнению с не менее невероятным фоном.

Но вот Авери отчаялся разрешить неразрешимое. Он встал, слазил в складскую палатку и достал проигрыватель. А к нему — первую же пластинку, которая попалась ему под руку.

— Давайте посмотрим, удастся ли нам заставить эту штуку работать, сказал он.

— Это твой? — заинтересовалась Барбара. — Я имею в виду, там, на земле.

— Нет. Дома у меня стоял проигрыватель вполне нормального размера. Я очень любил… люблю музыку… Похоже, нашим инопланетным друзьям очень хотелось, чтобы я был счастлив.

Достав ключ, Авери завел проигрыватель. Механический завод явно раскручивал не только сам диск, но и маленький генератор: звук раздался из миниатюрного динамика.

Авери поставил пластинку и осторожно опустил иглу. Как оказалось, он принес избранные арии из «Моя прекрасная леди».

Несколько минут они сидели как завороженные, словно услышали музыку впервые в жизни.

И вот над чужой далекой планетой зазвучал голос Джулии Эндрюс… «Я хочу лишь комнатку где–то…» Звуки, неописуемо сладкие, слова, странно уместные, маленьким невидимым облаком повисли между сулящим мир и спокойствие огнем костра и окружающим его грозным кругом ночного мрака.

И вдруг напряжение куда–то исчезло. Они улыбались прекрасным и таким нелепым здесь словам. Но улыбки казались Авери несколько натянутыми. Глядя на своих спутников, он видел, как подозрительно блестят в свете костра их глаза. Впрочем, и на его глаза, несомненно, тоже навернулись слезы…

Он протянул руку Барбаре. Она взяла ее. Том и Мэри прижались друг к другу, словно ища друг у друга поддержки и утешения.

«Я хочу лишь комнатку где–то…»

Авери тяжело вздохнул и полностью отдался эху далекого мира. Удивительная и необыкновенно болезненная роскошь.

15

После первых суматошных дней настало время относительного спокойствия, время привыкания и отдыха. А отдых был им необходим. Лишь задним числом, когда жизнь вошла в налаженную колею и основные связанные с бытом проблемы разрешились одна за другой, когда они обнаружили, что у них даже остается свободное время — свободное от борьбы за выживание — только тогда люди поняли, в каком напряжении находились эти первые дни.