Робкий Лев

Книга первая

Предисловие

Измени свое мнение о тех вещах,

которые тебя огорчают, и ты будешь

в полной безопасности от них.

Марк Аврелий

Как сильно изменился век,

А вместе с ним и человек!

Пришли обычаи чужие

И, беды причинив большие,

Остались властвовать тогда…

Как знать, быть может, навсегда —

Устали мы от революций,

Гражданских войн и контрибуций,

Бандитских денежных реформ,

Зарплат, что только на прокорм,

Пустых прилавков, цен растущих,

Финансов, из страны бегущих.

Сменив отживший атавизм,

В страну явился «новый русский»,

И мал ему костюмчик узкий,

Что выдал тоталитаризм.

Какой же русский не мечтал

Идти с Евросоюзом в ногу…

И только кризис помешал

Нам стать Европой… Слава Богу!

Пришлось бы дорого платить

За европейские круизы,

Цена – мечта в комфорте жить

И ненависть к своей отчизне.

Нам не впервой дела вершить,

После падений поднимаясь,

И, в офисах совокупляясь,

Мы снова начинаем жить,

Чтоб возродились жизнью новой

Отцов привычки и дела

И стали прочною основой

Для новых взлётов ремесла.

И перемены час настал,

Всё одолев, страна в кураже,

И появились персонажи…

Советский мир таких не знал.

Глава 1. Трудоустройство

И я в чины бы лез, да неудачи встретил,

Как, может быть, никто и никогда;

А. Грибоедов. Горе от ума

1

Любой нормальный человек,

Не избалованный судьбою,

Кто вынужден в свой краткий век

Располагать самим собою,

Кто не из тех пустых юнцов,

Чья жизнь – единственное средство

Растратить капитал отцов,

Доставшийся ему в наследство, —

Стремясь вполне достойно жить,

Ходить обязан на работу,

Чтоб, отработав, получить

Скупую денежную квоту.

И даже властный олигарх —

Тот, что богат (и даже слишком!),

И то с работою в ладах,

Он с ней знаком не понаслышке.

Способен лишь пенсионер

Совсем не думать о работе…

Вот только пенсии размер…

Прервём зачин на грустной ноте…

2

Двадцать шестого декабря

Две тысячи второго года

В одиннадцать часов утра

Была чудесная погода.

Сияло солнце, как весной,

Но был мороз, вполне приличный,

И снег поскрипывал тугой,

Звук издавая мелодичный.

Мужчина крепкий, полный сил,

На территорию завода

В большом волнении входил,

В душе надеясь, что природа

Являет добрый знак собой:

На ярком солнце снег искрился,

Сверкал под неба синевой,

Где диск Луны едва светился.

Ни Новый год, ни Рождество,

Что очень скоро наступали,

Как праздники, как торжество

Его не очень занимали.

Он шёл вперёд, не чуя ног,

Стараясь дрожь умерить в жилах,

Но удержаться от тревог,

Как ни пытался, был не в силах.

Причиной всех тревог была

Проблема вот какого рода:

Фиаско потерпев в делах,

Он не работал больше года.

3

Роман Евгеньевич Борей

Был сломлен горьким пораженьем,

Отгородившись от людей,

Он занимался только чтеньем.

Жена была готова ждать,

Но деньги были на исходе,

И ей пришлось уже рыдать…

Тогда подействовало, вроде.

Он стал «Профессию»¹1 читать

(В ней на работу приглашали),

О важных должностях мечтать…

Мечты безделью не мешали.

Но тут мечтам пришёл конец

(Приходит он всему на свете) —

Увидел безработный чтец

Вдруг объявление в газете:

Заводу был необходим

Специалист по инструменту —

И он, желанием гоним

Внести свою, по силам, лепту,

С дивана ноги опустил,

Не ждя повторного сигнала,

Не медля, тут же позвонил

В бюро подбора персонала,

Услышал, что к тому моменту

Им инженер по инструменту

Необходим, его оклад —

Пять тысяч. Он был очень рад,

И в то же утро, в страшной спешке,

Моля Исуса о поддержке,

Поехал на завод, и вот —

По территории идёт.

4

В бюро подбора персонала

Ему инспектор отвечала,

Что следует сейчас идти

К Арапову, и как найти —

Простую схему рисовала

(А схема – всех начал начало!).

«Но кто же он?» – спросил Роман,

Пока она чертила план.

«Гудков – технический директор,

Он в иерархии – второй, —

Ему ответила инспектор,

Давая правильный настрой. —

Арапов – первый заместитель,

Всех важных дел распорядитель,

И персонал – его конёк…

Надеюсь, поняли намёк?»

Роман, едва уняв волненье,

Пошёл в заводоуправленье,

Нашёл столь нужный кабинет

И видит: никого в нём нет.

Лишь человек седой, невзрачный

У дальней лестницы курил

И, выпуская дым табачный,

Угрюмо взад-вперёд ходил.

Его белёсые глаза,

Что раньше голубыми были,

Морщин глубоких борозда

На дряблой коже цвета пыли —

Свидетельствовали о том,

Что он когда-то был в почёте,

Но тихо спился, а потом

Лишь оставался на учёте

И скромно доживал свой век

Из жалости к нему начальства —

Как ветеран, как человек,

Пришедший на завод сызмальства.

Он это право получил

За все минувшие заслуги

(Роман знал многих, кто влачил

Такую жизнь, и их недуги).

На нём был старенький пиджак

Времён начала Перестройки,

А брюки были смяты так,

Как будто прибыли с помойки.

Тяжёлым кашлем ветеран

Сочувствие невольно вызвал

(Или презрение?)… Роман

Спросил у чуда архаизма:

«Арапов нужен мне… Скажите,

Где я могу его найти?» —

«Гордей Вам нужен?.. Подождите,

Он должен скоро подойти», —

Ответил ветеран, и вскоре

В пустынном длинном коридоре

Раздался топот быстрых ног.

Роман увидеть только смог,

Как низкорослая фигура