Робкий Лев

Я здесь, в России, русским стал —

И ничего не потерял,

Я дома, а не на чужбине.

Мне не пришлось себя ломать,

Чтоб раствориться в местных нравах.

Пришлось свой уровень поднять

В культуре, моде и забавах.

Ну как Россию отделить,

Когда родни здесь половина?..

Ты тоже, что ж душой кривить,

У тётки проживаешь с сыном…

Ведь то же самое прошли

И наши светочи культуры —

Они опору здесь нашли

Под новый взлёт литературы». —

«В России тоже высший свет

Беседы вёл лишь на французском,

Но Пушкин моду свёл на нет —

Заставил говорить на русском». —

«И тут ты абсолютно прав:

Мы «мову» тоже изучали…

Но, сказки Пушкина познав,

Мы русский навсегда избрали…»

2

Роман со временем узнал,

В чём суть Онучина работы:

Он без конца, не зная квоты,

Руководителей снабжал

Огромной массой документов

(Докладов, графиков, статей,

Рекламы, планов и речей) —

Аналог службы референтов.

Всё это в массовом числе,

Эксплуатируя СУБД ЛИНТЕР⁵⁴54,

Он отправлял на общий принтер,

Стоявший на его столе.

Бумаги пачка – тут же, рядом,

И, в соответствии с обрядом,

Брать ту бумагу каждый мог

Без мысли запасаться впрок.

«Как быстро пачка убывает, —

Сказал задумчиво Евстрат. —

Транжирство нам не подобает,

Наш долг – снижение затрат!»

И в личный шкаф убрал бумагу.

Роман к Евстрату на поклон

Ходил, всегда был вежлив он…

Пока не прорвало беднягу:

«Глупее не встречал помех —

Просить бумагу для работы!

Бывают в жизни анекдоты,

Но этот же нелепей всех!»

И он в отсутствие Евстрата

Листов десятка три стащил,

Решив, что, обокрав собрата,

Он не фатально согрешил.

И вскоре новый цикл начался:

Никто бумагу не просил,

И принтер лишь тогда включался,

Когда Онучин уходил…

3

Идиллии очарованье

Внезапный поворот сменил —

На экстренное совещанье

Их всех Арапов пригласил.

Картавя больше, чем обычно,

Он строгим голосом сказал:

«Я вас предупреждаю лично,

Чтоб впредь любой из вас писал

Для предварительной проверки

Сначала всё в черновиках

На забракованных листах!

И, как рачительные клерки,

Печатать можете тогда,

Когда я дам вам разрешенье!

Понятно вам моё внушенье?

Всё, за работу, господа!»

Такой приказ, вполне логичный,

Был для сотрудников не нов…

Но не было у них приличной

Бумаги для черновиков.

Отходы творчества Евстрата

Лежали кучей на столе,

Бумага, в основном, измята,

И он везде запечатлел

Своих пометок закорючки

Или оставил вкривь и вкось

Глубокие, как варикоз,

Следы от шариковой ручки.

На тех листах, с собой борясь,

Роман писал с тоской понятной:

Следы от ручки неопрятной

Ему напоминали грязь.

И вдруг спаситель объявился:

Из дома приносил Жидков

Бумаги множество листов

И с сослуживцами делился.

Его жена была диспетчер

В оптовой фирме, каждый вечер

Она носила для родных

Листы негодных накладных.

4

Борей по-прежнему сидел,

Далёкий от великих дел,

Лишь разовые порученья —

Вот суть его предназначенья.

Он не впервые заменял

Активность праздностью сидячей —

Как душ холодный и горячий

Он словно бы переключал.

Наташа не могла понять:

«Как можно ничего не делать —

При том зарплату получать?» —

«Как мне всё это надоело! —

Стонал Роман. – Но я-то пешка,

Мне всё равно – затишье, спешка,

Работать я готов всегда…

Но что же эти господа?

Страну найдите в целом мире,

Способную себе в ущерб

Ресурс рабочий так транжирить,

Позоря свой державный герб!

И как велик потенциал

Страны, позволившей такое,

Что испытал я поневоле.

То не страна, а идеал!» —

«Мы не умеем экономить,

Нас воспитал социализм…» —

«Тогда я мог себе позволить,