А пока я беспокоился о наших отношениях с французами. Наладив партнерство, я задумался, как буду поддерживать его на протяжении долгого времени, учитывая пестроту политических партий и глубокие антагонизмы в стране. Слишком часто французское правительство внезапно распускали, иногда преемниками становились ярые идеологические противники. Ближайшие выборы были назначены на январь 1956 г., и я думал, сможет ли дружественная нам Радикальная партия остаться у власти.
Я решил посвятить следующие несколько месяцев собственным инициативам: рискнул наладить отношения с оппозицией, чтобы обеспечить защиту наших интересов, если власть перейдет в ее руки. Самой важной из этих встреч был неформальный ужин в небольшом парижском кафе с главой оппозиции – обаятельным персонажем по имени Ги Молле[72]
.Молле был социалистом, и он знал, что я тоже. Когда я впервые сел с ним за стол, он приветствовал меня как «товарища», и мы искренне сошлись во взглядах. Наконец перешли к делу.
– Чего вы хотите? – спросил он.
Я рассказал ему историю нашей работы с Радикальной партией и честно поделился своими заботами. Хотя я сочувствовал его взглядам, но выразил опасение, что Израиль станет уязвимым, если его партия придет к власти во Франции.
Молле внимательно слушал и задумчиво кивал, пока блюда сменяли друг друга на столе, а бокалы вновь наполнялись вином. К концу ужина он дал мне обещание: «Если меня изберут, я отвечу на ваш призыв о помощи».
Хотя я был благодарен ему, скептический настрой меня не оставил.
– Почему вы сомневаетесь? – спросил он.
– Не то чтобы я сомневался лично в вас, – сказал я. – Но я знаю социалистов. Когда вы в оппозиции, вы обещаете мир. Но когда приходите к власти, обещания забываются.
– Кто так с вами поступил?
Я рассказал ему историю английского политика Эрнеста Бевина[73]
. Находясь в оппозиции, Бевин был добрым другом Израиля. Но как только получил пост министра иностранных дел, стал опасным врагом, настаивая на исполнении решений «Белой книги» (1939), запрещавшей иммиграцию евреев в Палестину, даже после того как британцы технически отменили ее.– Я не буду Бевином, – ответил Молле. – Вы можете рассчитывать на меня.
Второго января 1956 г. я узнал, что мне действительно придется рассчитывать на него. Радикальная партия проиграла выборы, и Молле было поручено сформировать правительство. Я был ошеломлен и, несмотря на наш теплый разговор, очень беспокоился о его готовности – и способности – довести дело до конца.
В течение нескольких месяцев я ждал момента истины, чтобы узнать, можно ли доверять его обещанию. Было уже далеко за полночь, когда мне позвонили и потребовали срочно прибыть в кабинет Бен-Гуриона. Столкновения с египетской армией в Газе участились, и мы боялись, что Насер готовит широкомасштабную атаку.
– Мне нужно, чтобы ты немедленно отправился во Францию, – сказал Бен-Гурион. – Ты должен передать Молле мое послание. Посмотри, сможешь ли ты заставить его помочь нам.
В письме говорилось о нашей обеспокоенности по поводу Насера, о том, что он, по-видимому, имел доступ к практически неограниченным запасам советского оружия и что его действия представляли «ужасающую угрозу для Государства Израиль». Бен-Гурион просил Францию оказать чрезвычайную помощь, давая понять, что без поддержки Молле выживание Израиля окажется под вопросом.
Очередной перелет – и вскоре я снова сидел напротив Ги Молле, на этот раз во дворце Матиньон, официальной резиденции премьер-министра. Я изложил суть дела.
– Полагаю, вам не о чем беспокоиться. Мы можем вам помочь, – сказал он и, заметив, что у меня отлегло на душе при этой новости, добавил совсем тихо: – Разве я не говорил вам, что не буду Бевином?
Затем усмехнулся и подмигнул.
В июне 1956 г. мы с Моше Даяном вернулись в Париж на встречу с высшим военным руководством Франции. Даян произнес хорошо продуманную и страстную речь о том, что Насер мог вот-вот напасть на Израиль, и поставил вопрос о возможности совместной операции с французами. «Мы будем готовы действовать вместе с вами против Насера, – объяснил он, – до такой степени, в пределах которой вы будете готовы сотрудничать с нами». Присутствующие французские офицеры согласились, по крайней мере в теории.
«Если мы хотим быть готовы, – вставил я, – тогда необходимо перевооружение. Это единственный способ устоять». Я вручил офицерам список оружия и боеприпасов, в которых мы нуждались, завышая объемы, чтобы оставить место для торга. К моему изумлению, офицеры даже бровью не повели и не стали возражать.
Мы вернулись домой с большой уверенностью и вскоре начали получать оружие из Франции. Мы продолжали следить за передвижением войск Насера, впредь не допуская нарушения нашей границы. Затем, в июле 1956 г., Насер принял роковое решение национализировать Суэцкий канал.