Вначале он добыл средство для уничтожения волос. Невыносимой была мысль, что к перекрашенным волосам мальчика вернется рыжий цвет. Редкий пушок на голове ребенка исчез, он уже никогда не отрастет.
Культура, склонная к гедонизму, имеет свою извращенную науку. А Блейз мог хорошо заплатить. Не один техник был сломлен стремлением к удовольствиям. Такие люди, когда они трезвы, способны на многое. И Блейз отыскал женщину, которая была на многое способна, но не жила. Жила она лишь тогда, когда носила «плащ счастья». Долго ей не протянуть – пристрастившиеся к «плащу» в среднем выдерживали два года. Этот «плащ» – биологически адаптированный организм, найденный в венерианских морях. После того как были обнаружены его потенциальные возможности, их стали нелегально развивать. В диком состоянии это существо ловило добычу, просто прикасаясь к ней. После того как устанавливался нейроконтакт, добыча была вполне довольна тем, что ее пожирают.
Это было прекрасное одеяние: цвета живого жемчуга, играющее нежными переливами света, по собственной воле колышущееся жуткими экстатическими волнами, когда устанавливался смертоносный симбиоз. Оно великолепно смотрелось на женщине-технике, пока та передвигалась по ярко освещенной тихой комнате, с гипнотической сосредоточенностью выполняя задание, оплата за которое позволит ей убить себя за два года. Превосходный эндокринолог, она потрудилась на совесть, и Сэм Харкер лишился всего, что унаследовал от родителей. Была установлена новая генетическая матрица, точнее, подверглись изменениям исходные паттерны оригинала.
Мозжечок, щитовидная железа, шишковидный отросток – крошечные комочки ткани… Некоторые уже активны, другие ждут, когда их приведет в действие приближающаяся зрелость. Сам ребенок представлял собой тоже комок ткани, только большой и бесформенный, с хрящами вместо костей и грубыми швами на мягком черепе.
– Он не чудовище, – пробормотал Блейз, постоянно думавший о Бесси. – Ничего такого, чтобы из ряда вон. Маленький, мясистый… толстый!
Забинтованный ком лежал на операционном столе под направленными лучами бактерицидных ламп.
Женщина, купающаяся в вожделенном экстазе, сумела дотронуться до кнопки вызова. Затем спокойно улеглась на пол, полностью предавшись ласкам сияющего жемчужного одеяния. Зачарованный взор пустых и гладких, как зеркало, глаз был устремлен вверх. Вошедший мужчина осторожно обогнул ее и приступил к послеоперационной рутине.
Старшие Харкеры следили за Блейзом, надеясь отыскать ребенка через отца. Но слишком уж тщательно Блейз разработал свой план, чтобы не учесть такой возможности. В тайнике он хранил отпечатки пальцев и снимки сетчатки глаз Сэма и знал, что по ним в любое время найдет сына. Он не торопился. Что должно случиться, то случится. Теперь это уже неизбежно. Нужно только задать исходные данные, и для Сэма Харкера не останется никакой надежды.
Блейз мог бы установить в своем мозгу тревожный сигнал, который будет молчать много лет. Но сейчас, впервые в жизни столкнувшись с жестокой реальностью, он изо всех сил старался снова забыть о ней. Но не мог забыть Бесси, как ни пытался.
И он снова бросился в эйфорический водоворот гедонизма.
Ранние годы были погружены в прошлое, воспоминания о котором не сохранились. Время в ту пору двигалось для Сэма очень медленно, еле тянулись часы и дни. Мужчина и женщина, которых он считал своими родителями, даже тогда не имели с ним ничего общего. Ведь операция не изменила его мозг – свой интеллект он унаследовал от мутировавших предков. Хотя эта мутация сказалась лишь на длительности жизни, она позволила Харкерам господствовать на Венере. Они, конечно же, были не единственными долгожителями: несколько сот человек в зависимости от различных сложных факторов могли прожить от двухсот до семисот лет. Но наследственность никуда не делась – этих людей было несложно отличить от других.
Он помнил тот карнавальный сезон, когда его родители неуклюже нарядились в праздничное и влились в толпу. Сэм уже был достаточно большой, чтобы кое-что понимать.
Карнавал был почетной традицией. Вся башня Делавэр сияла; цветные дымы висели, как туман, над движущимися Путями, цепляясь к веселым прохожим. В эту ночь смешивались все классы.
Официально низших классов не существовало. На самом же деле…
Он увидел женщину – красавицу, каких еще никогда не встречал. На ней было синее платье, но это слово не описывает всю полноту цветового тона. Густая синева, широкий диапазон оттенков, и такая бархатная гладкость, что мальчику остро захотелось прикоснуться. Он был слишком мал, чтобы оценить утонченность покроя, резкость и правильность линий, соответствие цвета пшеничным волосам женщины. Он увидел ее издали – и вмиг исполнился сильнейшего желания узнать о ней как можно больше.
Приемная мать не могла рассказать о том, что его интересовало.
– Это Кедре Уолтон. Ей сейчас лет двести, а то и триста.
– Ага… – Годы для него ничего не значили. – Но кто она?
– Ну… она ведает очень многим.
– Это прощальная вечеринка, дорогой, – говорила тем временем женщина своему спутнику.
– Так быстро?