Роботы божьи

Когда глаза привыкли к полумраку бара, он разглядел за стойкой знакомую толстую официантку. Егор облегченно вздохнул ― неприятного бармена не было. Подойдя к стойке, он поздоровался и заказал чаю. Пока она кипятила воду, Егор рассказал заранее сочиненную историю, над которой думал всю дорогу от Москвы. Он представился близким другом постояльца, который почти полгода назад снимал здесь номер вместе со своей девушкой. Егор плел несусветную чушь про то, как его друг отлучился по делам в Москву, где с ним произошел несчастный случай, и вот теперь он... ― Егор украдкой заглянул в удостоверение и назвал свое новое имя, ― ...приехал, чтобы найти девушку, которая осталась тут одна.

Официантка недоверчиво смотрела на него, явно не узнавая Егора под маской нового лица. Когда он упомянул бармена, толстая тетка неожиданно разрыдалась. Сквозь слезы она сказала, что ее мужа во время полицейской операции застрелил какой-то офицер ― ни за что, просто ради развлечения. Теперь отель принадлежит ей. Девушку и парня ― этого урода, из-за которого убили мужа, а Дубну едва не сравняли с водой! ― она запомнила на всю жизнь, но понятия не имеет и знать не хочет, что с ней стало. Должно быть, девушка ушла куда-то во время всеобщего переполоха. Номер с тех пор много раз сдавался другим постояльцам, никакой девушки там нет.

Когда Егор услышал это, его сердце упало. Он спросил, свободен ли номер и нельзя ли его посмотреть. Номер оказался свободен. Егор попросил разрешения подняться туда. Он соврал барменше, что намерен немного пожить в Дубне и был бы не прочь остановиться в "Пароксизме страсти". Смерив его подозрительным взглядом, она взяла из стойки ключ и отвела на второй этаж. Егор шел следом и озирался, старательно делая вид, что он здесь впервые.

Когда официантка ушла, оставив его одного, он потерянно огляделся. Номер не изменился, разве что стал еще грязнее. Из шкафа исчезли проволочные вешалки, а из трех самодельных кресел на балкончике осталось два. В остальном все было так, словно он только вчера уехал отсюда ― и вернулся, как обещал Наташе. Казалось, она и сейчас здесь; просто вышла на минутку, чтобы взять еды в уличном автомате. Он так ярко преставил ее живой, что сердце болезненно защемило.

Сев на гелевую кровать, Егор заплакал. Он оплакивал свою и наташину жизни. Он бессильно сидел в глыбе колышащегося желе и всхлипывал все громче, пока плач не перешел в громкие рыдания. Забыв об осторожности и своей легенде, Егор выл, как раненый зверь.

Он потерял счет времени. Когда Егор обессилел настолько, что уже не мог плакать, а только судорожно глотал воздух, икая, он испытал нечто вроде просветления. Это была пресловутая светлая грусть, воспетая поэтами: когда слезы иссякают и ты обнаруживаешь себя все еще живым, но предельно опустошенным, и хочешь рыдать снова, но у тебя нет на это сил. Егор сидел в кровати и бессильно смотрел в мутное зеркало трюмо на глядящего оттуда киргиза с безумными от горя глазами.

Вдруг ему почудился голос Наташи. Слабый и тихий, голос произнес его прежнее имя. Он потряс головой. Это слуховая галлюцинация, решил Егор. Даже если допустить невозможное чудо ― что Наташа жива, и мысленно зовет его, ― он все равно не смог бы ее услышать, ведь у него больше нет чипа.

Голос позвал вновь. Он звучал откуда-то снизу и был глухим, словно доносился из-под воды. Егор вскочил на ноги. Он решил, что сошел с ума. Он стоял, озираясь испуганным взглядом, и вдруг его озарило. Егор бросился в кровать, пронзив руками толщу желе. Он погрузил руки глубоко внутрь, по самые плечи, и шарил ими в податливом геле, находя бутылки, картонные упаковки, пластмассовые тарелки, стаканы, остатки еды и прочий мусор. Ему показалось, что он нащупал что-то большое и мягкое. Он попробовал ухватить это и вытащить наружу, но вязкий гель не отдавал добычу.

Егор выскочил из номера. Скатившись по лестнице, он подбежал к барной стойке. Словно в горячечном бреду, он нес что-то испуганной официантке, требуя нож ― самый большой и острый, какой у нее есть. Завороженная его безумным взглядом, она полезла под стойку и достала оттуда огромный тесак. Когда он умчался с ним наверх, официантка подняла трубку телефона и набрала номер брата ее покойного мужа. Тот обещал ей поддержку и помощь в трудных ситуациях; похоже, одна из них настала.

Егор с горящими, как у маньяка, глазами яростно полосовал кровать огромным ножом. Он вырезал куски желе и швырял их на пол. Вырезав глубокую яму длиной в человеческий рост, он сбавил темп. Теперь Егор резал осторожно, чтобы не повредить то, что обнаружил внутри. Пока он потрошил кровать, ему еще раз почудился звавший его голос. Сомнений не было: шепот доносился изнутри полупрозрачной глыбы.