Роботы-мстители

«У меня такое чувство, что мы больше не принадлежим самим себе, — откровенно рассказывала Чара дневнику. — Выбор — жить, покорившись, или умереть, сражаясь, — не оставляет третьего пути; или — или. Всякое притворство не вечно; не вечно Фанк мог управлять театром; не вечно мы могли жить, имитируя людей. Игры Косички в любовь с Гребешком, внимание Звона к Лильен — как мать и женщина я это понимаю — ведут лишь к разочарованиям, но отношения Лильен и Фосфора, чувство Гильзы к Фосфору — уже нечто подлинное, наша маленькая победа над искусственностью тел. Может, я бы испытала любовь к Фанку, не будь мы оба так заняты — он театром, я семьей — и не будь он так болезненно привязан к людям. Эти частицы живого тепла, эти случайно и нечаянно сплетающиеся союзы, не предусмотренные нашими „отцами“, — наше самое дорогое, то, от чего мы не отступим, не откажемся».

Под утро поезда заходили чаще, сквот стал вибрировать, и Звон, мыча, вырвался из лабиринта нескончаемого и, казалось, безвыходного сна.

— Больница снилась, мне врачи череп долбили, — доложил он хрипло, горячо и бессвязно добавив спросонок: — Мать, Федерация ведь в пропасть катится! Нас ихэны завоюют, запросто. А где Лильен?

— Пошла с Косичкой за покупками.

— Какими покупками?! Тут есть где покупать? Мать, это ж Поганище! Говорил я — «Не надо сюда ехать». А ты — «Едем, едем; Фосфор знает!» Что он знает? Тут не найдут, да! В скотомогильнике живых не ищут. А машину где возьмем? Фургон-то тю-тю! Здесь велосипед взять напрокат — весь разоришься. А Фосфор где?

— Домой ушел, своих проведать… Звон, не откажись — поешь, а потом сходи-ка за водой.

Звон слепо потыкался по углам, на ходу жуя кусок, нашел бидон и убрел, даже не заметив Гильзу — настолько та тихо и молча сидела над сумкой, что оставил ей Рыбак. Всего лишь ночь они были вдвоем — и вот все, что осталось от парня… Документы… фотографии какие-то ужасные… шарф потрепанный… банка консервов… старая, измятая валентинка с написанным на обороте телефоном. Брелки и камушки — наверное, он их носил на счастье. Початая пачка таблеток от кашля. Сверток. Увесистый. Что в нем?..

Звон вернулся в волнении, весь какой-то вздернутый.

— Ну и порядки тут! Очередь! За водой! Ума рехнуться!.. В рожи друг дружке вцепились — из-за воды! Кто бы рассказал — я не поверил бы!.. О, Гильза, где нашла? — сразу бросился он к Гильзе, вертевшей в руках небольшой пистолет. — Вещь! Из керапласта, с этим можно хоть куда пройти… Гляди, сюда вставляют батарейку. У него вся автоматика на электричестве…

— Знаешь, а сегодня день особенный, — вполголоса пробормотала Гильза, неумело целясь в стену. У нее было странное чувство того, что Рыбак неспроста это оставил. Все, чего он касался, теперь пахло смертью.

— А, да! Вальпургиева ночь!.. Все ребятишки сегодня отвяжутся… а завтра майские шоу.

— Майские — праздник, — сказала Гильза. — А Вальпургия — другое. Ты что-нибудь слышал о ней?

— Не. Откуда? Я в храм хожу, чтоб только девок посмотреть. То есть — раньше ходил, пока Лильен не встретил.