Род

Да, заблудиться на равнине легко, а спрятаться негде, всего-то тебя как на ладони видно, стоит только кому-то забраться или взлететь повыше. Потому, наверно, люди на равнине и окружают свои деревни крепким тыном, чтобы иметь хоть какое-то убежище. А вот еще Влк рассказывал, что там, далеко есть очень большие села, и там люди живут в очень больших домах, таких больших, что в каждом из них могла бы разместиться вся их деревня, и таких домов во много раз больше, чем изб в их деревне.

Но удивительно не это, а то, что эти поселения люди окружают еще большим тыном, в два, а то и в три человеческих роста, и складывают его из камней, оставляя узкие проходы, которые закрывают крепкими воротами, такими, что и вепрь не пробьет, и буйвол не сдвинет. Зачем? Выходит, что сбиваются вместе от страха перед беспредельностью и бесприютностью, но не изживают свой страх, а лишь умножают его, и от этого великого своего страха замыкаются добровольно в тесную глухую клетку. Странные они, эти равнинные…

То ли дело у нас! Вот идет он один – и никого не боится! И защищает его не какая-то низенькая рукотворная стена, которую такие же руки разрушить могут, а непоколебимое творение Всесоздателя – горы, которые не стесняют свободы, не застилают взгляд, а наоборот, указывают ему единственно верное направление – вверх, к вечным небесам.

Так думал Волчонок, идя по тропинке, уводившей его в глубь гор, подальше от непонятной и ненавистной равнины. Иногда на ходу он наклонялся, подхватывал горсть голубики и шел дальше, подкидывая по ягодке вверх и ловя их ртом на лету. А еще он примечал новые следы, что появились за последние дни, и представлял картины происшедших здесь игр, погонь и битв. И, посвистывая, делился своими наблюдениями с птицами.

За этими многочисленными занятиями время летело незаметно, вот и перевал, тут Волчонок всегда останавливался, не уставая изумляться красотой матери-Природы. Внизу в чуть вытянутой чаше лежал кусок неба, горы свисали гигантскими сталактитами, в бездонной глубине плыл орел и, если присмотреться, в этом другом мире можно было разглядеть маленького мальчика, машущего ему рукой. Многие тешат себя мыслью, что они единственные в своем роде, что других таких, красивых и умных, нет. Волчонок же, наоборот, радовался, что он не один, что вот ведь есть такой же, как он, и наверняка в других местах есть мальчики, похожие на него, как хорошо было бы собраться вместе, поиграть.

– Я вас когда-нибудь найду! Обязательно найду! – крикнул Волчонок и стал спускаться вниз.

Тропинка привела его к озеру, на берегу лежали две долбленки, чуть повыше стоял шалаш, перед ним кострище в обрамлении толстых, отполированных штанами рыбаков бревен. Самих рыбаков не было, так уж подгадал Волчонок. Он не стал задерживаться на стоянке и отправился вдоль озера по узкой галечной отмели. Вскоре до него донеслись нежные звуки песни, а потом он увидел и саму певунью. Она, чуть раскачиваясь в такт песне, сидела на толстой ветке ивы, нависавшей над озером, и при этом ухитрялась расчесывать золотым гребнем свои длинные, спадающие почти до воды волосы.

– Привет, тетка Вила! – крикнул Волчонок.

– Здравствуй, дружочек! – откликнулась русалка, при этом песня продолжала литься как бы сама собой.

– Красиво поешь!

– Красиво, – без ложной скромности ответила русалка и, тяжело вздохнув, добавила: – а что толку? – песня тоже всплакнула жалобно и умолкла. – Хоть бы один добрый молодец появился! – пожаловалась русалка взобравшемуся на ветку Волчонку. – Так нет же, одни грубые мужланы! Придут, всю воду взмутят, поймают несколько несчастных рыбешек, провоняют все вокруг своим костром, всю ночь глаз не дадут сомкнуть своими криками, что у них песнями зовутся, и – уйдут! Оставят положенную десятину и уйдут! Сдалась мне их рыба! Мне внимание нужно. А вот чего им нужно – не пойму! Ведь и голос у меня, и фигура! – русалка подхватила руками груди, размером и формой повторяющие ее голову с шеей в придачу, и повела ими из стороны в сторону. – И все зазря пропадает!

– Счастья своего не понимают! – поддакнул Волчонок, вернув без изменений русалке подхваченную у нее же фразу.

– Только ты один меня и понимаешь, дружочек, – со вздохом сказала та, – скучно-то как! Пошли, что ли, искупаемся.

– Нет, мне мамка не разрешает с тобой плавать, – ответил Волчонок, – говорит, а ну как под воду утянешь.

– Да разве я тебе что плохое могу сделать? – обиделась русалка.

– Я мамке то же самое говорю, а она все свое – а ну как заиграется, не сдержится.

– Да, я девушка увлекающаяся, – просто призналась русалка, – оттого и страдаю. Мне увлекать положено, а не увлекаться. Ладно, не хочешь купаться, так сходи, цветочков нарви, я тебе плетеницу совью, все хоть какое-то развлечение.

– Ромашки, это хорошо! – сказал она, когда Волчонок вернулся с огромной охапкой цветов. – Будет у тебя белый убор, пусть все видят и знают, что ты у нас не простой волчонок, а белый.

– Почему – белый? – удивился Волчонок.

– Почему-почему? – пожала плечами русалка. – Уродился такой! Вот вырастешь, станешь Белым Волком.

– А это кто?