Роддом, или Поздняя беременность. Кадры 27-37

И связь с реальностью прервалась. Татьяна Георгиевна гоняла по Вселенной, была солнечным ветром, проистекающим из короны нашей Главной Звезды, и рассказывала странному бестелесному существу, что это очень странно – бас Ельского. Потому что у Ельского обыкновенно элегантный драматический тенор. Странное бестелесное существо, которого вовсе не существовало, хотя они вместе гоняли по Вселенной, держась за руки, телепатически транслировало Мальцевой «Севильского цирюльника» – всего одновременно! А она только удивлялась, как можно упихнуть всего «Севильского цирюльника» в… в… в ничего. Потому что категорий времени во Вселенной не существовало. Во Вселенной было бесконечное множество «ничего» и мириады «всего», спакованного в невидимые даже в электронный микроскоп частицы. Размах и масштаб «ничего» поражал. Ничтожность и неуклонно стремящееся к уничтожению, к нулю «всё» потрясали воображение. Которого, в свою очередь – но и одномоментно! – было громадно много и не было вообще. И всё это пульсировало, сжимаясь и расширяясь, взаимодействуя с бесконечно бесконечным множеством «всего» и «ничего». Странное бестелесное существо, которого не было вовсе и которое было всем, сказало Мальцевой голосом Матвея… Ну, как сказать – «сказало»… Невозможно сказать, как оно сказало. И голосом ли. Просто для определения того, что это – именно Матвей, элементарной частице Мальцевой назвали то, что она не понимала – тем, что она была способна понять: голосом. Хотя это был не голос. Вообще ничего не было. И было всё. Этого не было никогда, и это было всегда. И из этого всего-ничего элементарная частица всем-ничем восприняла: «Оставь!» И больше не осталось ничего, кроме ощущения единства и борьбы противоположностей симпатической и парасимпатической нервной системы.

– Господи, я что, отрубилась?! На сколько?

– Тихо, тихо… На несколько секунд. У тебя игла ещё в вене, – Ельский держал её за голову, массируя виски пальцами. – Тань, ты не беременная?..

– Типун тебе на язык!

– Значит, спи и жри больше. В любой последовательности!

Этой ночью Панин долго не мог уснуть. Хотя именно что поспать стоило. Но столько событий… Алёшка, гадёныш, собрал манатки и усвистел к своей операционной медсестре. В принципе, он сына мог понять. В схватке бляди с курицей – курица всегда проиграет. Катя хотела напугать ежа голой жопой? За что боролась, на то и напоролась. Алёшка, подлец, за ушедшей женой Катей не побежал. И она вернулась в опустевшую квартиру. Куда тут же примчались и её мамаша, и Варвара Андреевна. И продолжили пичкать Катерину сгущённым молоком. Непонятно зачем. Её молоко уже скончалось. Лучше бы она их с самого начала выгнала, бабушек этих стебанутых. Глядишь, и мужика бы не проворонила. Да и сейчас, в принципе, ещё не проворонила. Навозится с медсестрой – и вернётся. И будет так задавлен чувствами вины и ответственности, как он сам всю жизнь был задавлен. И будет Катя Лёшкина – копия Варвара. А жизнь Лёшкина – будет копия папашкина житуха. Наверное, иным мужикам в молодости кажется, что это не жизнь, а масло с чёрной икрой поверх французской булки. Попробуйте, блин, сами!..