Роддом. Сериал. Кадры 14–26

Разве можно быть богиней для мужчины, который постарается решить вопрос? Ты не старайся, Панин, ты сделай! И никаких подвальных уголков для слёз на сей раз, Татьяна Георгиевна! Тем более что на ловца и зверь бежит. В смысле – прямо навстречу прётся Линьков в своём вечно грязном халате. И прётся, надо заметить, как ни в чём не бывало. Как будто не было утренних разборок и криков на пятиминутке. Шаркает себе незамутнённо, в своей осунувшейся неопрятной седой горбоносости, и даже рот уже открыл:

– А я вас ищу, Татьяна Георгиевна. Старшая сказала, что вы у начмеда. Хорошо, что вы уже вышли. Мне надо девочку госпитализировать, срочно. Подпишите…

* * *

Некогда Валерий Иванович Линьков был дамским угодником. И дамским же любимцем. Хотя в его случае такое сочетание правильнее именовать «сальный сластолюбец». Татьяна Георгиевна отлично помнила, как во времена её собственной интернатуры Валерий Иванович обещал её брать с собой на каждую операцию, если она… каждый раз будет ложиться с ним в постель. Она только посмеялась. Собственно, ничего смешного в этом не было. Ну, кроме того, что Татьяна – тогда ещё не слишком часто Георгиевна – совершенно не могла себя представить в постели с этим невысоким, хмурым, носатым человечком. Кто-нибудь вообще может себе представить, как занимаются любовью невысокие, хмурые, носатые человечки? Помнится, она отшутилась-де, может быть, она и Белоснежка, но гномов, всё-таки, должно быть семь и ни гномом меньше! У них установился относительно добропорядочный вооружённый нейтралитет. Но, судя по всему, Валерий Иванович не оставлял надежд, потому что регулярно приглашал Мальцеву к себе в тогда ещё свой собственный кабинет. То со всеми прочими – выпить в честь его дня рождения. То персонально её – на кофе и поговорить о пациентках. Линьков был уникальным специалистом во всём, что касалось свёртывания крови. Он знал всё о времени кровотечения, о протромбиновом и тромбиновом, опять же таки, временах. Его рассказы о фибриногене можно было слушать бесконечно. А саги о волчаночном антикоагулянте и D-димере были ничуть не хуже поэм об антитромбине III и активированном частичном тромбопластиновом времени.

О том, как свёртывается кровь, как формируются закупорки из тромбоцитов, как творится сгусток крови, как улавливаются фибриновой сетью кровяные клетки и что при этом происходит с биохимией крови, – Линьков мог говорить часами. Стадии гемостаза были его молитвой, и он знал всё об антикоагулянтных препаратах, крови, её компонентах и кровезаменителях. Лучшего специалиста по ДВС-синдрому[20] в акушерстве было днём с огнем не сыскать. Аббревиатуру ДВС при Валерии Ивановиче было вообще опасно произносить. Потому что ляпнувший такое, тут же удостаивался лекции про образование активного тромбопластина, о переходе протромбина в тромбин и об образовании, разумеется, фибрин-полимера. В таких мельчайших подробностях, каких ни один самый садистский учебник не то что акушерства – физиологии и биохимии! – не содержит. Этиология, патогенез, лечение и профилактика разнообразных акушерских кровотечений были его, Валерия Ивановича Линькова, религией. И он готов был рассказывать о её дискурсах всем, желавшим в эту религию обратиться или хотя бы слегка причаститься. Сказать по правде, в этом было определённое очарование. Всегда есть определённое очарование в увлечённости чем бы то ни было. А знание предмета всегда вызывает уважение. Мальцева хотела в старых добрых традициях – всё знать! И потому общества Валерия Ивановича по молодости не бежала. Хотя чисто физически он вызывал у неё чувство брезгливости. Пижама на нём всегда была несвежая. Халат – помятый и затасканный. Тапки, несмотря на гордое звание «моющихся» – всегда были заёрзаны и как-то сразу даже совсем новые – состарены. Если есть люди, способные пагубно влиять на одежду и прочие предметы обихода, – Валерий Иванович Линьков был самым гениальным представителем такового народа. Да что там халаты-тапки и прочие вещи! Были у него способности и пофатальнее…