Роддом. Сериал. Кадры 14–26

– Маргарита Андреевна, я тебя умоляю! Я уже смеяться больше не могу! С ним, с ним я иду. И розы белые, двадцать одна штука, как с куста, он мне послал. А сынишка-зайчишка между прочим, припёр мне чумовую тряпку да ещё и с запиской: «Спасибо, Татьяна Георгиевна, за то, что вы для меня сделали! Прошу принять этот скромный подарок. Это платье – реплика одного всемирно известного бренда. Я сшил его специально для вас. Прошу вас, наденьте, когда с папой в театр пойдёте». А Панин, к слову, думает, что я с Александром Вячеславовичем в театр иду. И что сама билеты на двоих купила. Так что если сдашь Сёме, с кем я иду, – на месяц отлучу от родзала! Пусть думает, что я стареющая идиотка и завела себе жиголо.

– Ой, это он от ревности такое морозит. К кому ревновать не знает, вот и морозит по первому попавшемуся. Слушай, а что у тебя с интерном-то на самом деле? Этот Саша весьма себе…

– Марго! Интерн и заведующая – это патология!

Кадр двадцать первый Весь мир – театр!

В понедельник утром Мальцева явилась на службу, как всегда, в половине восьмого. Выглядела она отлично. А как ещё может выглядеть женщина, замечательно проведшая выходные и выспавшаяся на все сто?

– Доброе утро, Татьяна Георгиевна! – первым, кто её поприветствовал, был Родин, сидевший за столом акушерки в приёмном покое.

– Доброе утро, Сергей Станиславович.

– Отлично выглядите.

– Да и вы вполне себе!

– С тех пор как развёлся с супругой, я отлично выгляжу – это правда, – рыжий Родин добродушно рассмеялся. – Татьяна Георгиевна, в субботу, когда я был ответственным, в ваше отделение поступила мадам с запущенным поперечным положением. Кесарево делать было поздно. Плод был уже того-с… Мёртв. Так что я решил крале матку рубцами не портить – а ну как поймёт, что врачи не страшное зло и хоть изредка их нужно посещать, да и дома рожать далеко не всегда, – ну и выполнил плодоразрушающую. Старшая тут крыльями махала, велела вам звонить, но я решил не тревожить вас в выходные.

– Боже мой, Сергей Станиславович, можно я вас расцелую! – радостно воскликнула Мальцева.

– Какой прекрасный родильный дом! Красивые женщины так и норовят меня поцеловать! – Родин встал из-за стола. – Ну, извольте!

Они с Татьяной Георгиевной немного шутовски приобнялись и почеломкались в щёчки.

– Ваши отделенческие – и врачи и персонал, – с радостью шипели за спиной, что мне от вас попадёт, потому что я нарвался. Я готов и дальше так нарываться, лишь бы мне от вас попадало таким вот образом!

– Ну, это они сгоряча. У нас в отделении я что-то среднее между директором школы и надсмотрщиком на плантации. Потому что никто из них, да и из многих, кто в графике стоит ответственным дежурным, прикладного понятия не имеет, что такое плодоразрушающая операция. Так что нарывайтесь и дальше, дорогой мой Сергей Станиславович. Очень рада, что вы в нашей команде и хоть иногда можно спать спокойно. Только не говорите мне, что вы нарочно поджидаете меня тут, чтобы доложиться прежде, чем я услышу о случившемся.

– Именно поэтому, Татьяна Георгиевна, именно поэтому! Ваша старшая сказала, что вы всегда приходите на работу как штык. Ровно в половине восьмого утра. Ну, когда вообще с неё уходите. Так что с меня корона не упала оттого, что я вас тут пару минут обождал. Коллегиальность, всё такое…

– Сергей Станиславович! – внеслась в приём запыхавшаяся акушерка. – Спасибо, что согласились тут пару минут посидеть, а то санитарка в главном корпусе, а я бы ещё чуть-чуть – и лопнула!

– Вот видите, Татьяна Георгиевна? Новичок и коллегиальность соблюл и девицу от ишурии парадокса[35] спас. Вот такой я замечательный! – добродушно улыбнулся Родин. – Ну-с, до встречи на утренней врачебной конференции.