Родился. Мыслил. Умер

На конференцию мы ходили вместе, я слушала его доклад и громко аплодировала, подпрыгивая на месте, чтобы он заметил. Домой в Москву мы возвращались, естественно, вдвоем, и он опять не удивился, что я заявилась к ним в квартиру, а через какое-то время вообще переехала к ним жить. Квартира была действительно огромная, меня в ней обнаружили не сразу. Столкнувшись перед ванной с его мамой, мне пришлось поздороваться. “А вы к Степе пришли?” - вежливо спросила моя будущая свекровь. “Нет, не к Степе, а к Николаю Николаевичу”, - ответила я. Маменька помрачнела, посмотрела на мой халат и, схватив меня за рукав, потащила через гостиную и коридор, потом через кабинет и еще через один коридор в свою спальню, где, представив меня перед очи собирающегося на работу мужа, спросила: “Это кто? И что она здесь делает?” Муж, Николай Николаевич Светлов, надел очки, застегнул запонки, поправил галстук и сказал: “Я ее впервые вижу. Либо это наша новая домработница, либо она Степкина подружка, либо нас пришли грабить”. Тут я с перепугу заорала благим матом на весь дом, прибежали Степан, которого я до этого знала в качестве Николая Николаевича, и прислуга. Теперь кричали все, слава Богу, не успели в милицию позвонить. Я оказалась опять в психушке, правда, уже семейно-академического образца. Разве я могла подумать, что человек, с которым я начала жить, а до этого почти два года вместе работала, носит совсем другое имя! Шпионские страсти, да и только! Зато все сразу выяснилось, все успокоились, замолчали, разошлись по своим углам, и никому не было дела до того, что в доме появился новый человек. Никто меня ни о чем не спрашивал, долгое время вообще не могли запомнить, как меня зовут, ключа от квартиры и подъезда у меня не было, к обеду не звали, я вроде бы жила там в виде домашнего привидения.

Да, забыла рассказать. До того, как я окончательно переселилась в дом к Степе, еще пару недель пришлось отрабатывать взятые авансом восемьдесят рублей, как я подсчитала, примерно по трешке за ночь, как и обещал мне известный литератор. Честность меня погубит! А ведь я могла и не отдавать ничего и уж тем более в постель не ложиться, но “долг платежом красен” - по-моему, это из “Капитанской дочки” Пушкина, или там было про “честь смолоду”? Надо проверить. Литератор был от меня без ума, но он был долго и безнадежно женат на какой-то мощной старухе из Литературного фонда и не хотел лишаться благ, а супружница закрывала глаза на маленькие шалости и предпочитала жить на даче в Переделкине, что было и престижно, и для здоровья полезно. Значит, что получается? За эти жалкие восемьдесят рублей я его пару недель сексуально обслуживала, рассказала ему услышанный на конференции афоризм, который он потом выдавал за свой: “Кант - женщина-философ” (“кант” - в переводе с английского означает женский половой орган, перевел мне профессиональную шутку Николай Николаевич), потом я сдуру поделилась с ним своими соображениями о “Евгении Онегине”, которые он также выдал за свои и даже опубликовал в разделе “Литературная критика” одного из “толстых” журналов. И вот спрашивается: кто кого поимел? Ладно, я на него не в обиде, в то время, когда мне нужна была помощь, он сделал все правильно.

Примерно через год после этого приключения я прочла его новую повесть “Прощание с женщиной-философом”, в которой он так живописал наш “роман”, что со мной случилась истерика от хохота, какой же фантазией надо было обладать, чтобы такую лапшу на уши читателей навесить:

“Говорят, что мужчины и женщины - с разных планет, но эта женщина сама была своей планетой, полностью самодостаточной - умной, образованной, красивой и ироничной, холодной, как абсолютный нуль, и страстной, как дикая кошка. То, что я начал открывать для себя после пятидесяти - Монтень, Паскаль, Вольтер да Руссо, - все это уже было переварено в твоей маленькой головке. А рассуждения о работах Канта, которые я даже и не читал, поскольку спотыкался уже на первых предложениях! Она же была со стариком Кантом на „ты“, и ее категорический императив напрямую общался со звездным небом. Две недели необыкновенного счастья, когда я ласкал твое неземное тело, наслаждаясь идеальной чистотой линий и изгибов, я фантазировал, как смогу своим языком достать до твоего императива и вместе с тобой увидеть небо в алмазах. Твои раскосые глаза не давали мне забыть, что ваше ханство имело нас - древлян и мокш - почти триста лет, я бы и сам приполз к твоему шатру с данью: „Хочешь иметь меня еще триста лет? Или миллион световых лет? Я сдался“. Между нами была пропасть, как между разными цивилизациями. Чем я мог заполнить ее, моя звезда?”

Да-да, “звизда”, уж конечно, восьмьюдесятью рублями не заполнишь! Забыл небось, как имел мое “неземное тело” за трешку за ночь? Блин, мокша.