Родимая сторонка

Роман Иванович встрепенулся вдруг обрадованно:

— Василий Игнатьевич, а ты и вправду сено это взаймы колхозу дай.

— Так что же это получается, товарищи! — будто не слыша, обиженно заморгал глазами Левушкин. — За мое же добро да мне же и под ребро…

— Ну уж и под ребро, — усомнился Савел Иванович. — Это она постращала только. А насчет добра, не твое оно это добро, ежели разобраться. Ты где косил его? В Зарудном? Кабы сразу я об этом узнал, не видать бы тебе этого сена. А ты по ночам его тайком накосил, на колхозной пустоши…

— Под снег ушла все равно там вся трава!

— Да потому и ушла, что кинулись многие, как и ты, для своих коров косить, а для колхозных скосить пустошь эту времени не хватило…

— Выходит, Савел Иванович, не будет мне от вас никакой защиты! — горько вздохнул Левушкин.

— Нет, Василий Игнатьич, в этом деле ты на меня не облокотишься.

— Стало быть, что же? У суда придется мне защиту искать!

Савел Иванович глянул быстро на Романа Ивановича, потом перевел отяжелевший сразу взгляд на Левушкина.

— Мы вот тут разберемся, по каким таким причинам у нас падеж на фермах. Может, обоих судить придется — и тебя, и Настасью Кузовлеву. А сейчас иди на ферму да народ собирай. Приезжие товарищи поучат вас порядку — как за скотом ходить.

Глядя перед собой остекленевшими в испуге и злости глазами, Левушкин недвижно, словно замороженный, стоял так долго, что о нем успели позабыть. И лишь когда стукнула дверь, все подняли головы и вдруг заметили пустое место там, где он стоял.

— Не удавился бы! — безучастно пожалел его Боев.

Роман Иванович круто встал.

— Одного понять не могу я, Савел Иванович, почему терпите вы его на этой должности до сих пор?

— Снять недолго, — даже глаз не оторвал от бумаги Боев и спросил вызывающе: — А кого поставишь? Одни не хотят, другие не могут…

— Да любую доярку ставь, и то больше толку будет, чем от Левушкина. Я вот вам сейчас найду кого поставить, раз сами не можете.

Уже застегивая крючки на обдерганной шинели, Роман Иванович сказал всем:

— На совещании, значит, встретимся.

— Мне туда незачем! — отмахнулся Боев. — Ежели дело у тебя ко мне какое, говори сейчас, а то домой уйду я. К двум собраниям готовиться надо, хошь пополам разорвись.

— На совещании доярок ты обязан быть! — потребовал Роман Иванович. — Может, что и подскажут люди тебе…

— Подсказчиков много у нас, да толку от этих подсказок мало, — заворчал Боев и уступил нехотя: — Ладно. Приду.

5

Все на фермах возмущало Романа Ивановича — и заморенный скот, и духота, и грязь, и выцветшие прошлогодние обязательства в красных рамках, прибитые, словно в издевку, на покосившихся воротах коровника.

Но еще горше возмутили его придавленность и тупая покорность в лицах людей. Доярки сами, видать, больше всех испугались того, что натворили утром. Одни, завидев начальство из райкома, попрятались по углам, другие каменно молчали при встрече, третьи не поднимали виноватых глаз. Даже бедовая Настасья Кузовлева и та, ожидая кары, встретила Романа Ивановича с помертвевшим лицом.

— Нечего мне говорить с вами, товарищ Синицын, — ответила она тихо и обреченно на все его расспросы, — судите, коли виновата…

— Да никто вас не собирается судить, Настасья Кузьминична, — пытался ее успокоить Роман Иванович, — я только узнать хотел, зачем было вилами Левушкина стращать, коли его и правление могло к порядку привести…

Настасью передернуло всю от этих слов.

— Нам от Савела Ивановича веры нет, и мы к нему жаловаться не пойдем! — с ненавистью выдохнула она. — Савел Иванович не нам, а Левушкину верит, потому как тот партийный. А кабы он нам верил, не голодала бы скотина сейчас и падежа не случилось бы…

— Это как же так?

— А вот так!

Настасья отвернулась и пошла прочь, не желая больше говорить, но, раздумав, остановилась.

— Травы и картошки у нас, товарищ Синицын, в прошлом году столько под снег ушло, что всей скотине хватило бы до самого лета.

— А Савел Иванович при чем тут? Что он мог сделать?