Родимая сторонка

— Нету у нас председателя, хоть и тут он сидит. А есть, как бы проще сказать, диктатор… И до того крепко он в кулак нас всех зажал, что мы только в рот ему глядим, а своего рта разинуть не можем. С себя начну. В прошлом году на свиноферме у нас пало пять поросят. Вины моей в том не было, а Савел Иванович под суд меня подвел и требовал даже из партии выключить. Причина ясная — покритиковал я маленько его на собрании. Хорошо, что следователь разобрался с делом и судить меня не стал. Но только с тех пор начал я опасаться на собрании выступать. И Негожеву, кладовщику, рот заткнул Савел Иванович. По ошибке Негожев отпустил севцам мешок ржи обыкновенной вместо семенной. А Савел Иванович вредителем его посчитал. Парасковья Даренова, на что уж боевая баба, а и к ней подобрал ключи, молчать заставил. В порче картошки семенной обвинил. А кабы не Парасковья, погибла бы ведь картошка, без семян бы остались. Парасковья же и спасла ее тем, что вовремя перебрала и высушила… Он, Савел-то Иванович, на партийные собрания для виду ходит только. Чего бы мы, коммунисты, ни подсказали ему, какое бы решение ни вынесли, — все делает по-своему. А с народом и вовсе не советуется. Ну, раз он партийной линии в работе не проводит, у него и авторитета нету. Боятся его, это верно, а добром не слушают. Я так думаю, товарищи коммунисты, нельзя нам Савела Ивановича в председателях больше оставлять…

Ефим задохнулся, закашлялся и сел.

— Я все высказал.

И тут Федор Зорин уже не мог унять собрание, до того расшумелись и раскричались все.

Положив ногу на ногу, Савел Иванович молчал непроницаемо, даже улыбался чему-то, разглядывая с интересом свои новые валенки… Плечом одним только подергивал чуть приметно, когда очень уж горячо начинали припекать критикой. На поддержку ли райкома хитрый старик надеялся, уверен ли был в незаменимости своей, таил ли победоносный план наступления и теперь только часу своего ждал — кто его знает.

Насторожилось обеспокоенно все собрание, когда Федор Зорин слово ему предоставил.

— Чего же ты начальство обходишь? — упрекнул его с видимым благодушием Савел Иванович. — Пусть зональный секретарь товарищ Синицын выскажется. Полезно мне и его критику послушать.

— Не буду я выступать! — отозвался с места Роман Иванович. — И так уж насыпали тебе под самую завязку, а ты еще просишь. Жаден больно на критику!

Смех облетел собрание, забился куда-то в угол, потрепыхался там и скоро смолк.

Поняв, что поддержки от райкома не будет, только на секунду замялся Савел Иванович: поднял растерянно длинные брови и тут же прикрыл ими тревожно блеснувшие глаза. С невыносимой медленностью пошел к столу, причесал бережно рыжий венчик на голове, обвел тяжелым взглядом все собрание… И вдруг сказал спокойно и веско:

— Предлагаю, товарищи, продолжить собрание завтра. Ввиду того, что должен я серьезно обдумать все и подготовиться к ответу. Да и время позднее…

Этого не ожидал никто. Федор Зорин даже забыл, что он председательствует. Не мигая, долго, ошарашенно глядел на огонь лампы. Встрепенувшись, тряхнул чубом.

— Какое ваше мнение будет, товарищи?

Решили продолжить собрание завтра. Разошлись молчком, не прощаясь, не спеша…

9

— Где ночуешь? — хмуро спросил Романа Ивановича Боев, спускаясь с крыльца последним.

— У лесника.

— Ко мне сегодня пойдешь! — приказал он непререкаемо. — Я с тобой говорить должон.

— Ну что ж, побеседуем! — вызывающе согласился Роман Иванович. — Давненько не беседовали мы с тобой, есть что сказать друг другу.

Но до самого дома словом не обмолвились, каждый думая о своем и тяготясь молчанием. Уже в сенях Савел Иванович качнул головой.

— Ну, удивил ты меня ноне, секретарь!

— Я тебя не так еще удивлю! — не шутя пригрозил ему Роман Иванович, обметая ноги. У него и сердце сладко обмирало, что под одной крышей ночевать сегодня будет с Марусей, и знобило его от предстоящего разговора с ней и Савелом Ивановичем.

Беличьей дошки не было еще на вешалке в передней.

«И где это задержалась Маруся после собрания?» — ревниво гадал Роман Иванович.

Вышла из кухни седая полная Августа Петровна, жена Савела Ивановича, зазвенела посудой.

Когда сели ужинать и пить чай, стукнула входная дверь. Не успел Роман Иванович и головы поднять, как явилась, мигом выскочив из дошки, Маруся. Дыша морозом, пылая румянцем, сияя глазами, спросила весело и насмешливо:

— Не поругались еще?

Убежала, не дождавшись ответа, умываться в кухню. Савел Иванович заворчал, опасливо косясь туда:

— Оно выпить бы не мешало со встречей, да нельзя. Скандал подымет.

И тоскливо пожаловался:

— Живу, понимаешь, как в монастыре…

— Где же ты пить ухитряешься? — засмеялся Роман Иванович, дивясь домашнему смирению колхозного самодержца.

— Много ли я пью! — обиделся Савел Иванович. — Сплетни там в райкоме слушаете про меня, а ежели разобраться…

Усаживаясь напротив гостя, Маруся с шутливой жадностью оглядела еду на столе, постучала нетерпеливо ложкой.

— Мама, скорее щей, умираю!

И пожала плечами, глядя то на отца, то на гостя.