Родимая сторонка

— Хотела, старик, пособить колхозникам лен полоть, да как пойдешь! Вот, скажут, до чего Зорина Соломонида жадная: уж и так ей все дают, чего только захочет, а она еще за трудоднями гонится…

Тимофей промолчал, лишь бы не растравлять еще больше жену, да, видно, не зря завела нынче эти речи Соломонида.

— Вот что, старик, — решительно выпрямилась вдруг она, — иди сейчас же в правление, к Роману Ивановичу. Мысленно ли дело: ни на люди показаться, ни в колхозе поработать. Ешь с оглядкой, ходи с оглядкой, слова не скажи лишнего, как бы худого люди не подумали чего… Да какая же это жизнь?

— Был я третьеводни у Романа Ивановича… — нерешительно начал Тимофей, почесывая спину.

— Ну и что он? — впилась в мужа глазами Соломонида.

— Это дело не твоего ума! — важно поднял палец Тимофей. — Дело это большой политической сугубости.

Знал Тимофей, что отставала у него старуха по части политики — газет не читала, на собрания ходила редко, а по радио только частушки слушала. Чего с ней говорить? Разве может она понять такой тонкий политический вопрос?

И верно. Встала Соломонида с лавки и слова больше не дала мужу сказать.

— Иди в правление, пока Роман Иванович обедать не ушел. Так ему и скажи: «Жили, мол, двадцать пять годов в колхозе, как все люди, и помирать будем, как все…»

2

— Па-ап, и я с тобой… — толчется около отца и канючит Васютка. В голосе его отчаянный страх: «А вдруг отец не возьмет?»

«Учуял-таки, постреленок, что на машине собираюсь ехать!» — дивится Кузовлев на сына. — Ведь и дома-то его не было, а стоило мне только инструментом брякнуть — он тут как тут!»

— Возьми меня, па-ап…

— Не знаешь, куда еду, а просишься! — твердо отбивается от сына Кузовлев, идя под навес к «Москвичу».

— Куда, куда… — хвостом тянется за ним Васютка. — Знаю небось. В Степахино, вот куда!

Отец лезет под машину, кряхтит и тихонько ругается там, постукивая гаечным ключом.

— Зачем же мне в Степахино?! — говорит он оттуда, и в голосе его Васютка слышит непреклонную решимость. — Я нынче по полям поеду! На весь день. С председателем и агрономом. Так что никак мне тебя взять невозможно. Массивы нам посмотреть надо. На буграх вон скоро пшеница поспеет. Не проворонить бы…

— А Роман Иванович в райком тебе велел ехать за лектором! — сообщает, ликуя, Васютка.

Отец сразу перестает стучать ключом.

— Когда?

— Чтобы, говорит, сейчас же ехал. Думаешь, вру, ага? Вон и записку тебе сторожиха несет…

Отец встревоженно вылезает из-под машины. К дому, действительно, спешит переулком сторожиха с бумажкой в руке.

— Ну, прямо хоть машину продавай! — сердито ворчит отец. — Только на свое дело соберешься, обязательно куда-нибудь ехать просят… Иди возьми у ней записку-то. У меня руки в масле.

Прямо через огород Васютка кидается навстречу сторожихе и перехватывает ее в переулке. Через минуту он стоит с запиской около отца.

— Читай мне вслух, очки я забыл дома…

Теперь Васютка почти уверен, что отец возьмет его с собой: ведь до Степахино недалеко. Поворчит, поворчит — и возьмет. Только отходить от него сейчас нельзя, а то еще передумает, пожалуй.

И Васютка, не давая опомниться, вьется около него, то подавая инструмент ему, то тряпку…

— Пишут тоже! — говорит отец недовольно. — Хоть бы фамилию лектора указали, а то как я буду искать там.

— Па-ап, я найду! — ободряет отца Васютка. — Ты в машине посидишь, а я в райком сбегаю спрошу, где, мол, тут дяденька лектор…

— Подай канистру! — прерывает его отец хмуро.

Васютка мигом приносит канистру с бензином. Но делать после этого нечего. А отец не любит, когда стоишь около него без дела. Если не помогаешь ему, хоть обревись, все равно не возьмет с собой нипочем. Схватив щетку, Васютка начинает с рвением обмахивать запыленные бока «Москвича».

— Надо было вчера это сделать, а ты небось как приехали мы, убежал сразу! — строго выговаривает ему отец.

— Я не убежал бы, да меня мама в магазин послала! — горячо оправдывается Васютка. Голос его дрожит от обиды.

Отец перебирает инструмент, ища что-то. Он уже изнемог от неослабевающего напора сына и почти не сопротивляется, слабо и неуверенно убеждая его:

— Шел бы лучше к ребятам, а то трешься около машины целыми днями. Гуляй, пока нет учения!

— С кем гулять? — плачущим голосом спрашивает Васютка. — Ребята уехали все, кто в лагерь, кто куда.

— И ты бы ехал, кто тебя держал!

Васютка молчит. Как же, поедет он в лагерь! Ему и здесь хорошо. Чего он не видел в лагере? Бывал, знает. Там, небось, и днем спать заставляют, и гулять одного ни в жизнь не пустят. То ли дело дома: хочешь — купайся, хочешь — по рыбу иди, хочешь — обедай, а не хочешь — гуляй. И на машине можно покататься, и с пастухом в лес сходишь. А завтра вон дедко Зорин поведет их с Ленькой клад искать. Только об этом говорить сейчас нельзя.

— Вы у меня с Ленькой нынче весь велосипед измозолили! — не унимается отец, открывая капот и копаясь в моторе. — И по грязи и по песку его гоняли, а ни разу не протерли, не смазали. Разве с машиной так обращаются? Подай-ка отвертку!

Закрыв капот и вытирая руки, предупреждает: