Родимая сторонка

Слушая брата, Мишка улыбался и покачивал ногой.

— Идол! — не вытерпела мать, сверкнув на него глазами.

— …А к тому времени завод мы строить кончили, перешли оба работать в литейную: я подручным сталевара, а Мишка разливальщиком. Работа нелегкая, да и страшновато сперва было, но платить хорошо платили. «Ладно, — думаю, — год еще как-нибудь продержусь, зато домой будет с чем ехать». И то сказать, когда с отцом разделились мы, негусто на мою-то долю пришлось. Ну, вот, работаем, а время идет к весне. Тут как раз нам с Мишкой квартиру новую дали, домик вот этот, как самолучшим ударникам. Мы, и верно, от людей в деле не отставали, а даже совсем наоборот. Спасибо тяте, работать он научил нас. Переехали мы из барака в новое жилье. Веселее стало жить-то! А тут Тася явилась. Вроде свой дом стал, и своя семья. Зарабатывали мы неплохо, приоделись все. Чумаками-то ходить не хочется, да и перед людьми стыдно…

Василий опять надолго замолчал, собираясь с мыслями.

— Ну, живем и не тужим, значит, а о родимой-то сторонке нет-нет да и вспомнишь. Иной раз сердце так и резанет: «Как там сейчас родители живут, чего в деревне делается, все ли живы, здоровы…»

Василий выпрямился и вздохнул глубоко.

— О земле шибко я тосковал. Как в дом этот переехали, не утерпел: подошло время пахать, взял лопату да около дома место под огород вскопал. Неделю возился, пока мусор да камни убирал, чтобы землю освободить. Посадили моркови, луку, помидоров. Не велика в них корысть, и на базаре можно купить дешево, а сердцу — отрада. Под окнами вон две деревины посадили. Хорошо принялись. Бог их знает, что за деревины. Здешние. Тут ни рябины, ни липы, ни березы нету…

На следующую весну опять меня тоска взяла. Говорю Мишке: «Уеду я, а ты оставайся тут да учись, пока холостой. Нечего болтаться-то!» Он на меня фыркать было начал, ну и пришлось поучить его маленько. Раза два подвесил как следует. Образумил.

При этих словах Михаил сердито хохотнул и закрыл рот рукой. Но Василий, даже не взглянув на брата, продолжал:

— Учится сейчас. В институт собирается тоже. Может, в инженеры выйдет…

— Дай-то бы бог нашему теленку волка съесть! — усмешливо вздохнула мать.

— Так и жили мы до третьей весны. И вижу я — уезжать-то нет расчета. По работе мне уважение, заработки хорошие, и дом свой есть. Я теперь не только свою семью, и родителей могу прокормить. Об родителях я, конечно, пекся. Писать, правда, мало приходилось, потому как не шибко я грамотен, да и закрутило меня тут. Живешь, как с горы бежишь: ни остановиться, ни оглянуться не можешь — подпирает. А Мишка, сколь ни просил я его домой написать, тоже говорит, не успеваю никак…

— Бессовестный! — вставила мать. — Небось, жениться так успел! Ни совета родительского, ни согласия не спросил. Оттого, видать, и писать-то бросил, что отца-матери боязно да стыдно стало…

Михаил вспыхнул весь, порываясь сказать что-то, но смолчал, увидев за спиной матери тяжелый кулак брата.

Не давая разгореться ссоре, Василий мягко сказал:

— Так что вы с тятей не сомневайтесь, не оставим вас. Скажи ему, что Василий, мол, просит в любое время хоть в гости, хоть на житье.

Мать прослезилась растроганно, встала и поклонилась Василию в пояс.

— За доброту твою и за разум спасибо, милый сын. Нам только слово ласковое — тем и довольны. А доживать в своем гнезде будем.

Когда прошла светлая минута примирения, мать тяжело вздохнула:

— Теперь советуйте, как нам с колхозом быть.

Тряхнув кудрями, Михаил важно сказал:

— Давно бы вступить надо. А то держитесь своему Бурке за хвост. А к чему? Бессознательность свою показываете…

— Тебе молчать надо, — обрезала его мать. — У тебя еще темячко не окрепло.

— Ехали бы с тятей к нам, — вздохнула Таисья.

Мать ласково взглянула на нее.

— Хозяйство-то, сношенька, бросать жалко!

— А я что и говорю? — не унимался Михаил. — Собственники и есть.

Мать безразлично поглядела на него, как на стену, и повернулась к старшему сыну.

— Видно, Василий Тимофеевич, опять тебе рассудить нас…

Не поднимая головы, Василий заговорил глухо:

— Как вы вступили в колхоз и отписали нам про это, скребнуло у меня на сердце. Хоть оно и надежнее в колхозе-то вам, а жалко хозяйства мне стало. Ведь за что ни возьмись, все есть в хозяйстве у тяти. Крестьянствовать бы только. Но опять же, если подумать: «А дальше что было бы?» Раньше-то не мозговал я, а теперь, грешным делом, тятю своего так понимаю: кабы остались мы тогда все в деревне да жили вместе, он бы из нас жилы вытянул. Ему всего мало было: и скота и земли. Он, тятя-то, остановиться уж не мог. Недаром насчет аренды заговаривал. Он мечту имел земли заарендовать, нас как следует запрячь да со стороны принанять работников. Не будь от власти стеснения, так прямехонько бы в кулаки и вышел. И сам не заметил бы. Как хошь, мама, суди меня, а я так думаю.

— Ох, верно! — испуганно воскликнула мать.

Темнея лицом, Василий поднял голову.