Родимая сторонка

Шибко это отцу не понравилось. «Коли так, — говорит, — никуда ты не поедешь. Вот моя родительская воля». А Олешенька-то тихонько так говорит: «У меня, — говорит, — и своя воля есть. А на родителей, — говорит, — нонеча тоже управу найти можно». И как только слово это он сказал, отца с места так и подкинуло, ногами затопал, кулаками замахал. «Вон, — кричит, — из дома, стервец! Чтобы и нога твоя на мой порог не ступала больше!» Олешенька-то побелел весь, встал, да и пошел вон. Как дверь-то за ним хлопнула, я и говорю: «Беды бы какой не вышло, отец!» А его бьет, как в лихоманке, до того раскипятился. «Никуда, — говорит, — не денется. Одумается к вечеру, домой придет!» Ждать-пожидать, нет Олеши. Провожать вас пошли — его все нет. Да так и не видывали его с той поры. От людей уж узнали, что тайком он за вами увязался…

— Мы его, мать, обратно отсылали, да где там! — прервал Василий. — Отгоним прочь, а он опять за нами издаля идет. Думали, в поезд сядем — отстанет. Поехали, глядим, а он на подножке сидит. Ну что тут делать? Не бросать же его в дороге. Вылез я на станции да купил и ему билет…

Махнув горестно рукой, мать сказала шепотом:

— Отец-то сам уж сейчас жалеет, что круто обошелся с ним, мается через это, а гордость свою сломить не может и прощения у Олешеньки не просит. Больше ничего не скажу. И ты, Василий, молчи.

— Неладно, мать, получилось, — угрюмо сказал Василий, вставая. — Обидели вы Олешку. На всю жизнь, может быть.

Мать с трудом поднялась и стала накрывать на стол.

— Сами, сынок, видим, что неладно…

Хмурый и расстроенный Василий вышел во двор. Как во сне, сходил за водой к колонке, налил в тазик и только начал умываться, как хлопнула калитка и вошел, весело насвистывая, Михаил. Пиджак на нем был внакидку, шляпа — на затылке, лицо сияло. Махнув перед носом Василия газетой, он кратко объявил:

— Уезжаю!

— Куда? — вскинулся Василий, предчувствуя очередную блажь беспокойного брата. Не успев как следует смыть мыло с лица, он так и застыл на месте, изумленно хлопая ресницами.

— В Крым или на Кавказ, куда поглянется!

— Ты… это брось, — встревоженно заговорил Василий, заикаясь и вытаращивая на брата злые глаза. — С завода бежать, бросить учение?

Приплясывая, Михаил подошел к брату и, развернув у него под самым носом газету, ткнул пальцем в серый цифровой столбик.

— Выиграл! По лотерее Осоавиахима. Видал? Путешествие.

Василий растерянно умолк и быстро вытер о полотенце руки.

— Врешь!

— Честное комсомольское!

Схватив газету, Василий потребовал:

— Дай-ка сюда билет-то!

Михаил нехотя достал из записной книжки лотерейный билет и с опаской протянул его брату.

— Где? — нетерпеливо спросил тот, рыская по таблице глазами.

— Вот, гляди! У меня тут карандашом помечено.

— Верно, черт! — с завистью охнул Василий. Не выпуская билет из рук, он долго разглядывал его, морща лоб, потом бережно согнул вдвое и положил в карман.

— Погоди! — рванулся к нему Михаил. — Ты что? Отдай назад. Мой билет!

— Мы одной семьей живем пока… — спокойно сказал Василий. — Да и учение тебе бросать нельзя. Подумаем, ужо, ехать тебе али нет…

Но не успел он и шага шагнуть, как Михаил ястребом налетел на него и ухватился сзади за рубаху.

— Отдай!

Треснул на спине Василия ситец, отскочила, хрустнув, от ворота белая пуговица. Он развернулся по-медвежьи и хотел уже дать брату сдачи, как дверь на крылечке вдруг стукнула и оба увидели мать.

— Вы что это, петухи, делаете, а?

Василий смущенно одернул на себе располосованную рубаху, не зная, что сказать. А Михаил, сняв шляпу и улыбаясь, принялся как ни в чем не бывало обмахивать ею лицо.

— Мы тут, мать, физкультурой занялись. Это игра такая. Размяться захотелось маленько после работы…

Мать подозрительно оглядела обоих.

— Я вижу, какие у вас тут игрушки.

И позвала обедать.

Хотя за обедом братья были до того дружны, что прямо не могли наговориться друг с другом, мать, уже собирая со стола, неожиданно потребовала:

— Ну-ко, сказывайте, из-за чего друг дружку за ворота брали?!

Мишка, моргнув брату, крепко наступил ему под столом на ногу, чтобы тот не проговорился, но Василий недовольно махнул на него рукой и, краснея, сознался:

— Выигрыш, мать, не поделили.

— Какой выигрыш?

Выслушав Василия, приказала:

— Дай-ка сюда!

— Да билет-то этот…

Михаил в отчаянии принялся толочь сапогом босую ногу Василия, но тот уже вынимал из кармана зеленую бумажку. Мать осторожно повертела ее в руках, держа кверху ногами, спросила недоверчиво:

— Да неужто с ней куда хошь можно ехать?

— А как же! — важно объяснил Михаил. — Хоть на самолете!

Мать бросила билет на стол, сердито оглядывая сыновей.

— Вам, дуракам, и счастье в руки давать нельзя. Передеретесь. Срам! Живете в людях пятый год, а ума не нажили. Я вот ужо Алексею Федотычу про вас расскажу…

Сыновья опустили головы. Почесывая затылок, Василий сказал:

— Не шуми, мать. Билет этот, верно, ни к чему нам. Поезжай-ка по нему к Алешке.

Мать перекрестилась с просиявшим лицом.

— Слава тебе, господи, услышал ты мою молитву. Дал ты мне радость сыночка Олешеньку увидеть.

Спрятала билет в кофту, за пазуху.