Родимые пятна

Тем не менее вот еще одна статья, о которой она умолчала. Одно время, до рождения Лили, карьера Анны быстро шла в гору, но в последние годы Анна, казалось, потеряла к этому интерес. Матерям-одиночкам, однажды пояснила она, не стоит тягаться с мужчинами. Иначе неизбежны разочарования.

В ящиках прикроватной тумбочки я нашла несколько шариковых ручек, потрепанную книжку стихов Одена, изгрызенную соску-пустышку — память о бессонных ночах, когда к соске прибегали как к единственному спасению, а также засунутый в глубь ящика сборник эротических рассказов. Я полистала сборник, но рассказы, на мой вкус, были слишком литературными — авторы злоупотребляли эвфемизмами, обходили скользкие моменты и грубую реальность секса. Насколько я помню, вкусам Анны это также не отвечало. В былые дни, когда я только что обосновалась в Амстердаме, нашим любимым развлечением субботними вечерами было смотреть, как мужчины разглядывают проституток в их залитых розовым светом витринных окнах, и угадывать, кто тут кого эксплуатирует, наблюдая, как причудливо переплетаются в людских сексуальных мечтаниях жажда власти и жажда наслаждения. Помню, однажды, вскоре после рождения Лили, летним вечером мы с Анной опять посетили этот квартал. Ребенок был приторочен ремнями на животе у матери и удивленно таращил глаза, озираясь, как это делают все дети на свете.

Я лежала, разглядывая потолок над головой. Отсутствие Анны длится уже ночь, день и почти еще одну ночь. Невозможно предположить, что она решила задержаться, ничего не сообщив домой. Следовательно, по какой-то причине сообщить она не может. Лежа в постели, я представляла себе другую — койку в итальянской больничной палате и на ней под простыней бледную женщину, ко рту и носу которой тянутся какие-то трубочки и провода монитора, а на экране монитора зеленая волнистая линия вдруг уплощается, сплющивается, и мирное попискивание машины превращается в вой, сигналя тревогу. Я заморгала, и картинка переменилась: на этот раз я увидела ту же женщину, но уже без экрана, и кругом нее было безмолвие — как в палате, так и в ее сознании. А на следующей картинке женщина сидела в кресле со спутанными ногами и руками, привязанными к подлокотникам, и искаженное лицо ее заливала смертельная бледность — она с ужасом глядела на склоняющуюся к ней темную фигуру.

Сев в постели, я потрясла головой, прогоняя видения. Наверное, Пола наверху тоже преследует нечто подобное, а может, это только я так впечатлительна из-за собственного моего горького опыта. Сколько дней тогда прошло с исчезновения мамы, прежде чем сообщили о ее смерти? Дня два-три? Не помню. Да, по-моему, я и раньше не знала. Поразительно, с какой скоростью множатся раковые клетки воображаемых ужасов — быстрее даже, чем настоящие раковые клетки. Но если это не несчастный случай и не преступление, то что же это такое, а, Анна? Должна же ты понимать, что люди здесь буквально сходят с ума от волнения!

Глава 12

^{Отсутствие — Четверг, днем}

Тело ее было словно воздушный шар, наполненный гелием. Стоило попробовать шевельнуть рукой или ногой — и ей казалось, что она отрывается от земли и летит, кувыркаясь в воздухе, вращаясь в медлительном танце, совершенно не соответствующем пронзительному чувству паники. Ей хотелось посмотреть, куда она летит, но перед глазами стоял мрак. Дышать было больно. Воздух, тяжелый, вязкий, влажный, заползал в ноздри, лип к коже. Она попыталась отодрать, стряхнуть его с себя, но движение это лишь усилило ощущение полета. Она понимала, что сознание едва брезжит в ней, что она просыпается после глубокого сна или же еще спит и ей лишь снится, что она просыпается, но не могла ни вместить эту мысль, ни уяснить себе, что ее так мучает.

Потом, в очередной раз оторвавшись от земли, плывя и вращаясь в воздухе, что нарушало все законы тяготения, она услышала похрустывание гравия и на мгновение, как моментальный снимок, ей приоткрылось что-то — вечереющее небо, темно-розовые полосы на иссиня-черном фоне, как яркие зарницы, оставленные молнией. В ее теле тоже бушевали зарницы, оно горело и таяло. Кто-то схватил ее за руки и словно сбросил обратно на землю. Стремительность этого падения вызвала волну тошноты, она почувствовала, что ее сейчас вырвет. И опять наступил мрак.

Когда она вновь открыла глаза, полет прекратился, хотя поняла она это не сразу. Она лежала на спине, одетая, и тело было тяжелым, словно налитое свинцом. Казалось, воздух придавил и распластал ее. Но к ней вернулось хотя бы сознание. Она лежала на мягком — кушетке или кровати, и все успокоилось, как снаружи, так и внутри. Мало-помалу окружающий мрак сгустился в какие-то формы, в силуэты разной степени темноты. Прямо перед собой она различила какую-то громаду — шкаф или другой какой-то массивный предмет меблировки; справа же от нее, возле пола, протянулась грязно-желтая полоса света — видимо, там находилась дверь.