«…Словом, наше комсомольское бюро сразу взялось за это позорное дело. Вызвали сегодня и меня. На Артема, знаешь, больно было смотреть: он никак не ожидал от Верки такого подлого легкомыслия и страдал ужасно. Вела она себя дерзко, поведение свое совсем не считала плохим, а твердила одно: «А если война еще два-три года продлится, так никому и жить нельзя?» — и т. д. При этом она целую саморекламу развела, что на капитальном ремонте пресса она работала честно, изо всех сил, и что вообще «хватит с нее». Она была возмущена, что я, ее школьная подруга, выступаю против нее, а когда я назвала ее поступок предательством, Верка крикнула мне: «Ладно тебе из себя святую строить! Ты по знакомству на чистенькую работку устроилась, в конструкторское бюро, а я в цех пошла, в машинном масле ходила!..» — и т. д. Меня это мало тронуло, но мысль, не выбрала ли я себе слишком легкую работу, вдруг поразила меня… Ты ведь помнишь, Сережа, что в конструкторское бюро я попала случайно? И на чертежницу я после школы стала учиться случайно; взяла первую попавшуюся специальность. Я тогда еще всерьез не думала о жизни, а только воображала, что думаю.
На собрании, пока все наши комсомольцы возмущались поступком Верки и потом исключали ее из комсомола, я вспоминала все, над чем мы с тобой думали вместе, а перед глазами у меня словно пылал бой, который ты мне описал. Только я тебя знаю, милый, родной мой! — ты ведь описал все так, чтобы мне как можно меньше крови, огня и вообще всего страшного виделось! А я вижу все, все: как тебе в этой стальной крепости твоей трудно приходится, и как всем трудно… и как, наоборот, легко мне… Я дома, в своей комнате, уютной, теплой, и работать мне легко. Да какое я имею право так жить? Верка хочет это грозное время прожить по дешевке, — в конце концов, она взрослый человек и сама увидит потом прорубь под ногами. Нет, я не имею права жить легко! Я выберу самое трудное, что сейчас требует жизнь, и если смогу все отлично выполнять, буду чувствовать, что раз без тебя мне счастья нет, так хоть живу я честно. Так я решила про себя на собрании. Я сказала Артему: «Вам недостает людей, так завтра же утром я приду в вашу бригаду, которую вы готовите в помощь мартеновскому цеху». На улице Верка догнала меня и стала упрекать, что я нарочно решила напортить ей в любви, потому что мужа сейчас со мной нет, а ее муж с ней, и тому подобные глупости. Я сказала, что она сама свою любовь портит, потому что не понимает, какой человек ее муж. В конце нашего резкого разговора я спросила: неужели она воображает, что можно удержать любовь глазками и щечками, — что, у других девушек нет глазок красивее и щечек румянее? Больно разочаровываться в человеке, — ведь с Веркой мы дружили все десять школьных лет. Но сильнее горечи сейчас во мне забота: как оправдать доверие всех моих товарищей… и твое доверие, Сережа, милый! Спокойной ночи! Люблю тебя невозможно! До завтра».