Родина

— Чую, наши с тобой характеры не сходятся, — с обычной своей откровенностью заявил Нечпорук. — Из-за характеров у нас и спор: ты осторожный да тихий, а я лихой да рисковый… Печь одна, а характеров два. Мешают они друг другу — вот что!

— Ну и что из того, что характеры разные? — улыбнулся Ланских. — Ты чудак, ей-богу! Что бы это за жизнь была, если бы люди на одну колодку были сбиты!

— Я о труде говорю!

— Так и я о том же. Труд, брат, особенно наш, фронтовой труд, всего требует: и серьезности, и смекалки, и ровности, и быстроты. Эх, Саша с-под Ростова, мил человек! Уж коли на то пошло, от того обстоятельства, что твой и мой нрав разный, дело даже выигрывает, право слово. Я тебя поддразниваю, а ты меня… А стали-то все больше на фашистских гадов льется! — и Ланских внимательно и долго посмотрел на сменщика.

— Да, уж зальем мы фашистам глотку нашей сталью! — воскликнул Нечпорук. — Я ведь только и желаю одного — фронту все больше стали давать!.. И скажу тебе по правде, до войны у меня таких плавок не бывало.

— Так и у меня тоже. Эх, товарищ Нечпорук! Об этом стоит подумать. Скажи бы мне кто-нибудь до войны, сколько тонн я потом буду давать стали за смену, я бы не поверил. Да спроси любого стахановца, инженера или начальника цеха — всякий тебе скажет, что так, как теперь, люди еще никогда не работали. А ведь советская власть работать нас учила и техническую культуру нашу все время возвышала всеми средствами, — и все-таки, гляди, оказывается, мы еще многое и многое можем. Оказывается, мы себя не во всем знали, даже изумленье берет! Да и разве себе только изумляешься! Не только наш возраст, ты стариков возьми. Старики наши, которые на покой было ушли, в войну на завод вернулись, работают как, видал?

— Конечно, видал.

— Еще сколько силы в народе открылось! Сила эта, брат, богатимая. Изумлен человек собой и другими.

— Верно, когда в ярость входишь, сам себя не узнаешь, — согласился Нечпорук и вспомнил, как всего два месяца назад сбил он свою бригаду из «совсем зеленых хлопцев», которые удивительно быстро освоили и оседлали «старого мартына».

Ланских одобрительно кивал, не прерывая рассказа.

Нечпоруку вспомнилась неудача в первый день работы на новом мартене, и досада опять охватила его.

— Я рвался тебя перекрыть, — и вдруг не вышло! Я человек азартный, не могу терпеть, когда с первой линии съезжаю!.. Что за дьявольщина! Нет такого у меня рекорда, который ты не перекрыл бы!

Нечпорук перегнулся через стол и, сверкая глазами, жадно проговорил:

— Какой у тебя секрет? Кажи хоть самый краешек! Я болтать не стану, ни-ни, все вот здесь у меня останется, честью моей клянусь!

И Нечпорук страстно ударил себя в грудь.

Ланских вдруг засмеялся:

— Да не только «самый краешек», а все, как есть, все мои «секреты» целиком могу тебе передать!

Ланских начал рассказывать, почему все его зовут «осторожным» сталеваром. Нечпорук полтора десятка лет варил сталь и, казалось, знал весь ее «нрав», а теперь выходило, что «нрав» этот таил в себе разные открытия.

Рассказывая о своем труде, Ланских преобразился. Его толстые веки уже не нависали на глаза, которые то искрились глубокой серьезностью, то посверкивали хитрецой, улыбка его светилась умом и упорством. Но хотя все это было ново и интересно, Нечпорук, однако, не чувствовал, что у него в руках тот большой и важный «секрет», ради которого он пришел к Ланских.

— Ты здорово умеешь о ней рассказывать, — похвалил он, подразумевая под словом «она» сталь, о которой временами говорил даже с некоторым суеверием. — Она любит, когда для нее так стараются. Но все-таки, дорогой товарищ, не ж одни мелочишки!

— Да ну? — удивился Ланских, снял со стены небольшую фотографию под стеклом и показал сменщику.

— Что такое? Железный человек? — удивился Нечпорук.

— Нет, это рыцарские доспехи. До войны, во время экскурсии в Ленинград, видел их в Эрмитаже, и так понравилась мне замечательная работа одного старого мастера, что на память купил картинку. Вообрази все это в натуральную величину. Этот панцырь и все прочее надевалось на живое человеческое тело…

— Чертова прорва металла! Да ведь в ней надо было человеку двигать руками и ногами! — сказал Нечпорук.