Родина

— Дедушка Тимофей, что ты делаешь? — спросила Таня, как бывало в дни детства.

— В самом деле, у вас тут какая-то конструкция, — заинтересовался Юрий Михайлович. — Я слыхал, что вы большой выдумщик.

— Нам, видите ли, без выдумки нельзя, — хитро подмигнул Тимофей. — Наше мастерство игровое, для веселья и счастья жизни. Сундучники мы, сызмальства невестам сундуки делаем. Порасспроси-ка, до войны-то ни одна невеста в нашей лесогорской округе без Тимофеева сундука обойтись не могла. Сундучки у меня были не просто добришко положить, а для удовольствия глазу, для веселья слуху, для памяти счастью: бока расписные, цветистые, с глазками — тут тебе, видите ли, фольга, жесть крашеная, а крышки с певчими замками, с секретами разными — чужой руке не открыть! Стоит такой сундук, красуется, молодым хозяевам в очи засматривает: вот-ста, какой я ладный, вам, молодым, в цвете лет и подавно следует ладно жить, — ведь человек-то всего на свете красивше. Вот вы спрашиваете: что, мол, за конструкция такая? Это мы с Марией Павловной для жизни придумали — хитрая штучка! К тому же, я ныне хоть и бригадир — ящики снарядные в артели мы производим, — а душа по исконному своему мирному мастерству тоскует. Сундуками в междучасье заниматься невозможно, дело это хлопотливое, так вот, в свободное времечко хожу сюда, занимаюсь капитальным строительством… хе… хе… в детском масштабе! Это, видите ли, строится домик с золотой крышей.

— Домик с золотой крышей? — в один голос переспросили Таня и Костромин.

— Точно! — важно подтвердил старик. — Будет домик особенный, раскладной.

— Домик-самобранка, — с улыбкой прибавила Мария Павловна.

— Вот! Вот этим самым словом и взяла меня Мария Павловна! Домик-самобранка! Который, видите ли, любой детишка (он погладил по голове русого мальчика с любопытными и смышлеными глазками), чуть в разум начнет входить, уже сложить может. Возьмет вот такой детишка все эти досочки и палочки и, как по плану указано…

— А план должен быть очень простым, — живо вставил Костромин.

— Конечно, самый наипростой… Да, так вот, выйдет наш детишка, скажем, весной на полянку и начнет строить свой домик с золотой крышей — сам, своею собственной рукой!

— А откуда золотая крыша, дедушка Тимофей? — спросила Таня.

— Э-э, Танюшка! Была бы голова на плечах, а золото найдется! Порылся я в своих сундучных запасах, понасобирал кусочков развеселой желтой жести… и вообразим мы, как в сказке, что это и есть золотая крыша. Поняла?

— Поняла. Игрушка, вижу, будет интересная.

— И-и, милая, тут дело до самого нутра жизни доходит! Детки-то ведь у нас собрались почти все особенные: войной меченные, кровью обрызнутые. Зверь фашистский у них, мало сказать, всю душу наизнанку вывернул, он им разрушение да смерть показал, разрушение! — возмущенно протянул Тимофей. — Видит такой детишка пожары, убийство, разрушения без конца… разве же это пример? Человеку положено строить, делать вещи для мирной жизни… во-о! Я, скажем, снарядные ящики в артели сколачиваю, потому как тоже фашистских гадов уничтожить хочу… Ну, а детишке своей игрой можно заниматься — так пусть для жизни и старается.

Тимофей обвел всех победительным взглядом и важно вынул из своего рабочего сундука нарисованный на картоне будущий домик с золотой крышей.

— Дайте-ка, — сказал с улыбкой Юрий Михайлович. — А где у вас план самого построения дома, дедушка?

— Вот, вот! — и старик подал большой лист с разметками.

— Знаете, — живо и серьезно произнес Костромин, — здесь еще многое можно упростить. Вы не возражаете, если я посмотрю на досуге и помогу вам сделать этот план более легким для наших маленьких строителей?

— Сделайте милость! — воскликнул Тимофей с радушием и щедростью подлинного художника. — Даже очень рад буду. Дело общее!

Костромин, унося с собой «план строительства», запомнил оживленные и лукавые лица ребятишек, которые слушали и следили за разговором, как посвященные в дело хозяева.

Таня засиделась у детей, смотрела на их игры и возню и немного забылась. Но, выйдя с Тимофеем на улицу, опять вспомнила о своем горе.

Тимофей-сундучник неодобрительно заметил ей:

— Будя, милка, будя! Зряшно делаешь. Горю хода не давай, веревочкой завей потуже, а то ведь оно бешеное, злее, чем ржа, тебя изъест.

— Да ведь он убит, я никогда, никогда его не увижу!

— Фу ты, опять зряшно делаешь. На митинге вон какая боевая деваха была — сам слышал, — словом зажгла и работала примерно, а теперь — на-ко, смерти поверила! Ты что его, Сергея-то, своими руками земле предала? Нет? Значит, сразу смерти не верь, а помни, что русский человек всегда смерть обмануть любил, а сам за жизнь и за верность крепко держался. Там, на передовой-то, люди, милка, здорово исхитрились жизнь из-под смерти уносить… На то они все русские солдаты! Русский-то солдат даже с того света к верной жене пришел, от самой смерти отбрехался!

— Расскажи, дедушка Тимофей!