Родина

Он никогда не умел по-настоящему отдыхать. Отдых для него был мучителен – надо делать вид, что тебе весело, надо выдумывать какие-то ответы на веселые подколки друзей, надо куда-то выезжать на природу… все это было для него в тягость. Он отдыхал всегда один, с книгой – и только с книгой в руках он отдыхал по-настоящему.

Но когда в его жизни появилась Надежда и Лешка – он начал меняться. В выходные – чаще всего Надежды с ними не было, он брал Лешку и они вместе ехали куда-то. Пацан интересовался. И он привозил его туда, куда и взрослому то без допуска вход был заказан. Полигоны, тренировочные центры в Балашихе, в Солнечногорске. Служившие там мужики, с опаленными, искалеченными войной душами – показывали пацану многое… как правильно стрелять из снайперской винтовки, как проходить полосу препятствий, как нырять. И они, и он – хотя бы ненадолго, но отмякали душами, видя доверие пацана, видя, как он искренне хочет узнать и научиться. Иногда они просто останавливались на какой-нибудь станции электрички, выходили и бродили по природе, иногда ездили в города Золотого Кольца, иногда – в Ленинград, ставший теперь Санкт-Петербургом. Удивительно, но Надежда никогда не участвовала в их вылазках, только несколько раз съездила в Суздаль и в Питер. Своим, женским чутьем, она чувствовала, что пацану нужно мужское воспитание, женского ему и так хватает.

Но теперь все это было в прошлом.

Его, одетого как работягу, в китайский пуховик и шапочку – петушок, которые так любили носить боевики в Грозном – выплюнул к Ярославскому вокзалу эскалатор станции Комсомольская. Он канул в толпу, состоявшую из таких же как он бедолаг, и отследить его в толпе – никому не было под силу…

Это была толпа – но это была своя толпа, он чувствовал себя в ней защищенным. В ней все свои… и вон тот полуспившийся бедолага, и вон та тетка с тяжеленной сумкой на колесиках, и та семья с детьми, и вон те пацаны, рассматривающие видеокассеты с порнухой через мутное окно ларька – они все были своими. Он видел и чужую толпу… там в Чечне. Она была чужой. Какой-то идиот – упорно пытается впихнуть Чечню в Россию, но это очень глупо… там чужие. И пахнут они по-другому – черемшей, бараньим жиром, кровью…

Внезапно он замедлился. Взгляд безошибочно вычислил – вон те как раз они и есть, чеченцы. Стоят, кожаны нараспашку, о чем-то договариваются.

Руки сложились за спиной, пальцы нашупали заточку. Обычная заточка из арматурины, заточенная на шлифовальном станке, рукоятка – накрученный шнур, пропитанный клеем. Такие заточки – вместо никуда не годных штык-ножей – в Чечне носили многие…

Гоняешься по горам за ними, вернулся домой – а они уже тут.

Нет!

В этом смысле – он был чист. За все то время, что он служил – он не совершил ничего, кроме того, что ему приказали совершить.

И сейчас не совершит…

Он расслабился – и толпа пронесла его мимо, к пригородным кассам.

* * *

Из электрички – он вышел на окраине Москвы. Никто его не пас, это было просто установить – тропинка, круто уходящая вниз от платформы была одна, и те кто прошел по ней – на роль филера никак не годились. Да и знал он их – почти всех.

Хрустя свежевыпавшим снегом, он вышел к гаражам – это был старый, еще советской постройки гаражный кооператив, построенный недалеко от путей… гаражи были низенькие, убогие. Он привычно подошел к ним сзади, взобрался на крышу… люк был там. Если кто вздумал бы зайти в гараж как заходят все нормальные люди – его ждал бы сюрприз… очень неприятный, надо сказать, сюрприз.

Он спрыгнул вниз, осмотрелся…ничего нет. Все так, как и было. Подсвечивая себе маленьким, с карандаш размером фонариком – он снял петельку из лески с детонатора мины МОН-50 направленной на дверь.[43] Пару раз он был здесь с Лешкой, ему каждый раз приходилось приезжать перед этим и обезвреживать мину.

В гараже – стояла «Волга», оперативная машина, с подлинными номерами, имеющая двойника, машину точно такой же марки и цвета – ее до сих пор не использовали ни разу. Но главным здесь был ход вниз, в подполье. В нормальных гаражах здесь держали картошку, здесь – нечто другое.

Подсвечивая себе тем же фонарем, Стеблов спустился вниз. Яма была совсем не такой, как сам гараж – она была большой, теплой, сухой, хорошо освещенной. Здесь – Стеблов хранил неучтенное оружие, которое они всеми правдами и неправдами доставали вместе с Гришиным. Трофеи… кое-что списывалось на боевые потери. Зачем это было надо – генерал никогда не говорил, а он, Стеблов – никогда не спрашивал.

Провел ладонью по стенам, потолку, полу – сухо, нигде нет измороси, сырости. Взял лежащую тут же большую сумку, в нее, после небольшого раздумья, погрузил пистолет – пулемет Кипарис с глушителем и лазерным прицелом, четыре магазина к нему, автомат АКС-74У. Кипарис был списан, у автомата была более долгая и славная история – его, как сказал генерал, изъяли у защитников Белого дома в октябре девяносто третьего. И должны были уничтожить – да не уничтожили.

Поднялся вверх.

Все, или еще что-то?