Родина

Хошиан понуро стоял рядом и молчал. Размышлял, молился? И вдруг он устремил взгляд на имя друга, на дату смерти. Смерти, которая настигла его на углу. На том углу, что отделял дом Чато от гаража, где он держал машину и велосипед. После даты смерти – возраст. Столько ему было в тот дождливый день, когда прозвучали выстрелы.

А Биттори все говорила и говорила:

– Вчера я сообщила ему, что твой сын наконец-то написал мне. И поверь, я страшно обрадовалась, узнав из письма, что стрелял не Хосе Мари.

Хошиан по-прежнему молчит. Этот человек весь пропитан робким, сосредоточенным молчанием, молчанием, которое обволакивает его снаружи и уходит внутрь, которое тянется из давних времен в день нынешний – в противовес говорливости Биттори, вдребезги разбивающей сокровенную атмосферу этого места и этого мига.

– А ты не хочешь теперь и ему сказать, что сказал мне там, на своем участке? Я думала, ты для того и пришел.

Наконец-то Хошиан позволил себе хоть какое-то движение. Какое? Он поворачивается лицом к Биттори. Брови нахмурены, вид печальный и глуповатый. Глаза слегка остекленели, и в них сгустилось что-то вроде тусклой мольбы: утихомирься, зачем ты меня так унижаешь.

– Пожалуйста, оставь меня на минуту одного.

Он смотрел, как она медленно удаляется по той же дорожке, по которой они недавно поднялись сюда вдвоем. Смотрел, пока не убедился, что она отошла достаточно далеко, чтобы не слышать его шепота, не видеть выражения его лица. И только тогда Хошиан снова перевел взгляд на могилу.

Биттори остановилась шагах в тридцати от него между двумя большими фамильными склепами и спокойно стояла на дорожке, поднеся руку козырьком ко лбу, чтобы защититься от солнца. Она наблюдала за Хошианом – тот застыл перед могилой ее мужа и являл собой странную и немного комичную фигуру – мужчина в ярком велосипедном облачении стоит среди могильных плит и надгробий рядом со своим велосипедом, к которому он относится с такой же нежной заботой, с какой относился к своему Чато.

Она увидела, как он кладет букет на могильную плиту. Где он его, интересно, взял? Неужто привез с собой из поселка? Вряд ли рискнул бы, ведь про это могла прознать его жена. Хошиан, держа в одной руке шлем, другой перекрестился. Если он что-то и сказал, Биттори не могла расслышать его слов, но уже сам по себе факт, что он пришел на кладбище, как пообещал накануне в сарае у себя на участке, по-настоящему ее обрадовал.

– Ладно, мне пора.

– Как я рада, что ты приехал.

Хошиан ничего не ответил. Куда это он вдруг так заторопился? Прямо сорвался с места. Ответ на свой вопрос Биттори получила очень скоро. Всего на четыре шага отошел Хошиан от могилы, когда послышались его первые всхлипывания. Он прибавил шагу. И быстро двинулся к выходу, опустив голову, ведя за руль свой велосипед, и при этом плечи у него заметно вздрагивали.

114. Через стекло

Незадолго до того, как Хосе Мари из-за серьезного конфликта с одним из тюремных служащих перевели из тюрьмы в Пикассенте в тюрьму Альболоте, его – наконец-то! – навестил брат.

Он часто жаловался матери. Скажи, что там творится с нашим Горкой, почему он не приезжает, мне так хотелось бы его увидеть. И Мирен на это отвечала, что он и к ним тоже не приезжает, хотя живет достаточно близко, и что ни Хошиан, ни она сама знать не знают, в чем тут причина и почему он словно прячется от них.

Во время одного из редких телефонных разговоров с Горкой Мирен попыталась уговорить его. Как она действовала? Ну, естественно, на свой манер, то есть принялась упрекать и отчитывать сына, что только испортило все дело. И прошло несколько месяцев, прежде чем они снова о нем услышали.

Аранча завела разговор на ту же тему во время одного из тайных визитов Горки к ней в Рентерию. Сама она однажды все-таки съездила на свидание с Хосе Мари. Возможно, главным образом потому, что Гильермо категорически запретил ей навещать брата, как раньше запрещал знакомить сына и дочь с дядей-террористом. Только этого им и не хватало!

Просьба Аранчи, высказанная по-родственному, очень мягко, без нажима, не убедила Горку:

– Я подумаю.

Но когда он говорил, что подумает, на самом деле это означало отказ. И тем не менее аргументы сестры заронили в его душу сомнение. Более того, внутри у него поселился назойливый шепоток. Угрызения совести? Наверное. Дело в том, что, желая от этого наваждения избавиться, он поделился проблемой с Рамунчо, и тот – что ты тут поделаешь! – решил все за него. Иными словами, не теряя времени даром, взял и договорился с братом Горки об их встрече в зале для свиданий. Горка спорить не стал, хотя согласился скрепя сердце. И вот в следующем месяце они поехали в Пикассент втроем: Рамунчо за рулем, рядом с ним Амайя, подкупленная отцовским обещанием походить по магазинам в Валенсии, а сзади Горка – одинокий, сникший, с первого же километра начавший раскаиваться в своей податливости.

– Как бы ты определил ваши с братом отношения?

– Я бы сказал, что никаких отношений между нами вообще нет.

– Ты его боишься?

– А ты что, пытаешься взять у меня интервью?